У меня возникло разумное сомнение в реальности его планов. Как минимум потому, что император участвовал ещё в Великой Войне. И там, судя по редким книгам и сохранившимся записям, происходило такое, что не в силах повторить ни один человек.
Впрочем, это не означает, что не находились те, кто пытался попробовать.
— Ты себя всегда подавал как самого жёсткого военачальника, так ведь, Кердгар Дэйтус? — наклонил я голову. — Будто жестокость — это достоинство…
Смуглокожий полководец просто пожал плечами.
— Лучше иди-ка к остальным, Изен. Солдат армии Логвуда заслуживает, по меньшей мере, этого. — Кердгар повернулся к Тулону. — Моя милость, однако, не распространяется на того солдата, стрела которого отняла у нас удовольствие видеть Логвуда. Где он, жрец?
— Она, господин, — поправил его Тулон. — Это была девка из беженцев. Ходили слухи, что она, дескать, отмечена Оксинтой, но среди солдатни каждая удача приписывается богине, — презрительно фыркнул он. — К сожалению, девка осталась в Магбуре.
Кашмирский предатель нахмурился.
— Сегодня меня постигло несколько разочарований, Тулон, — в голосе вроде не звучало гнева, но жрец побледнел.
— Кердгар Дэйтус, господин мой! — воскликнул Гуннар, на лице которого по-прежнему выражалось полное недоумение. — Я не понимаю…
— Это заметно, — согласился полководец и даже скривился от отвращения. — Жрец, ты задумал для этого дурня какую-то особую судьбу?
— Нет. Он твой.
— Я не могу даровать ему почётную роль жертвы, которую приберёг для солдат. Иначе, боюсь, у меня останется горькое послевкусие. — Кердгар Дэйтус ещё миг колебался, а затем вздохнул и небрежно взмахнул рукой.
За спиной у магбурского архонта взвился меч одного из тысячников. Клинок одним ударом снёс голову с плеч, так что она покатилась по земле. Боевой конь взбрыкнул и выскочил из круга солдат. Прекрасный зверь поскакал галопом к безоружным бойцам Магбура и принёс в самый центр толпы свою обезглавленную ношу.
С толикой хмурой насмешки я заметил, что труп Гуннара держался в седле с неведомой при жизни грацией, мотался туда-сюда, пока чьи-то ладони не взметнулись, чтобы остановить коня, а тело архонта не сползло набок, чтобы повалиться в подставленные руки.
В это мгновение я будто бы услышал чей-то смех. Далёкий, властный, дерзкий… Не совсем человеческий. Оглянувшись, быстро осознал, что он раздавался только в моём сознании. Что?..
Окрестности Магбура, взгляд со стороны
Железных кольев было более чем достаточно, но всё равно полтора дня прошло, прежде чем последнего, заходящегося криком пленника пригвоздили к последнему кедру из тех, что росли вдоль Магбурского тракта.
Десять тысяч мёртвых и умирающих солдат смотрели на широкую, удивительно ровную заснеженную имперскую дорогу глазами невидящими или непонимающими — разницы было немного.
Лейтенант Изен был последним: железные шипы вбили ему в запястья и плечи — высоко на залитом кровью стволе. Ещё несколько кольев прошли через лодыжки и мускулы с внешней стороны бёдер.
Сайнады не забыли и о противодействии магии: обвязали вокруг торса крепкую цепочку, с антимагическим амулетом — просто, надёжно, эффективно.
Такой боли волшебник никогда прежде не испытывал. Хуже было лишь знание того, что эта боль будет сопровождать его во время всего последнего странствия к окончательному беспамятству, а с нею — что ещё тяжелее — выжженные в памяти образы: почти сорок часов его гнали пешком по Магбурскому тракту, заставляли смотреть, как один за другим десять тысяч солдат становятся жертвами массового распятия. Цепь страданий, которая растянулась более чем на пятнадцать километров, и каждое звено в ней — десятки людей, тесно прибитых к высоким, широким стволам.
Бывший лейтенант онемел от шока, когда пришла его очередь — последнего солдата в человеческой цепи. Его подтащили к дереву, вздёрнули на подмостки, прижали к жёсткой коре, насильно развели в стороны руки. Он почувствовал сперва холод прижатых к коже кольев, а затем, когда молоток опустился, взрыв боли, от которой Изен непроизвольно опорожнил кишечник и начал извиваться на дереве в крови и нечистотах. Но самая великая боль пришла, когда подмостки выдернули и весь вес тела лёг на вбитые шипы. До этого момента он и вправду верил, что познал предельную агонию, доступную человеку.