Глаза
1
Сегодня в театре оперы был концерт. Наряженные дамы, с букетами прекрасных цветов, кто в окружении семьи, кто кавалеров, спешили поскорее попасть в здание. На улице мерзнуть никому не хотелось - пошел первый снег! В месте с пожелтевшими осенними листьями, в вальсе последнего осеннего бала, кружились снежинки.
Вот, из одной кареты вылезла дама, кутаясь в меховую накидку. Она задорно взобралась по лестнице, держа полы темно-синего платья и смахнув с каштановых локонов непослушные снежинки, возле входа, обернулась. Юное лицо, пышущее здоровьем и любознательностью, улыбнулось. Щеки раскраснелись и она вдохнула холодный воздух полной грудью. Медленно взбирающаяся по ступенькам дама, очевидно, тетушка или какая-нибудь дальняя родственница девицы, сделала знак, чтобы племянница вела себя благоразумно на людях, и девица заскочила во внутрь распахнутой двери.
Остановилась еще одна карета, черная, будто траурная. Вышел из нее человек средних лет на вид, с черными, как смоль, волосами, длинная челка закрывала полностью правый глаз, а левый, будто огнем, горел ярко-зеленым светом, а иногда, всего лишь на мгновенье, казался огненно-красным. И все, кто не наблюдал, огненно-красное свечение, шарахались в сторону и суеверно осеняли себя крестом.
Нос был большим и хищным, орлиным. Когда человек злился, ноздри раздувались. Лицо было острым, худощавым, с большим, некрасивым ртом. Роста человек был внушительного, хотя спина сутулилась, награжденная от природы хоть и не слишком большим, но вполне заметным горбом. Пальцы были тонкими, длинными и гибкими, будто змеи.
- Фу, отвратительный урод, на колдуна похож! - шепнула одна дама другой, они хотели посмеяться, но неожиданно человек повернулся, глаз в полумраке зала сверкнул адским огнем, улыбка дам погасли и они захотели скрыться.
Человек, чинной походкой, несмотря на горб, прошел на лоджию, где места были посвободнее. Здесь, невдалеке, разместилась девица в темно-синем платье со своей тетушкой. Она щебетала, как птичка, полная жизненной энергии, прекрасная, юная, радующаяся жизни и тому, безусловно, что тетушка в первый раз взяла ее с собою в оперу. Она разглядывала зал, людей, артистов и не могла скрыть детского восторга. Тетушка нашептывала ей, чтобы на людях вела себя благоразумнее и не привлекала к себе ненужного внимания.
Человек не обратил ни на юную даму, ни на ее тетушку ни малейшего внимания, будто их не было вообще. Он уставился на сцену, будто там была вся его жизнь. Уродливый большой рот улыбнулся. Он о чем-то думал, видимо, с тайным наслаждением. Звали этого человека - Люц. Те, кто знал его, или, кому доводилось хоть раз в жизни с ним встретиться, прозвали его за отталкивающую внешность Колдуном.
Люц жил в отчуждении, людей сторонился. К нему никто не приходил, ни к кому не ходил и он. Жил себе на уме и никто на свете не знал, чем он занимался. Да только на бедняка похож не был. Перстни украшали пальцы-змеи. Самой изысканной и дорогой ювелирной работы. Костюм также пошит был очевидно в самых дорогих мастерских, однако, ткань всегда была только темных тонов.
Люц оперся на тонкую тросточку и уставился на сцену. Вот он уже несколько лет приходил в зал оперы с одной-единственной целью... Увидеть здесь одного человека, певца, о котором думал несколько лет каждую минуту и посещал все его выступления в опере.
Один певец сменялся другим и зал взрывался бурными аплодисментами, а Люц пропускал это мимо ушей; ноги его постукивали барабанной дробью от нетерпения и нервного возбуждения. Как долго он жил без этого голоса, целый месяц! Словно месяц в тесной банке без воздуха!
- Тетушка, какой смешной господин сидит! - засмеялась девица в темно-синем. - Такой смурной, прямо как колдун! Колдуй баба, колдуй дед!
- Элиза! - строго прошептала тетушка. - Веди себя прилично, ты не дома!
Но молодой все было ни по чем, она радовалась каждому мгновению, проведенному в театре. Восхищалась певцам и непоседливо ерзала на стуле, раздражая тетушку еще больше.
Конферансье объявил, что выступает Нарцисс. Люц вцепился в свою накидку мертвою хваткой и едва не оставил на ней дыру.
- Какой хорошенький! - заверещала Элиза. - Какой чудный голос!
Люц ничего и никого не видел и не слышал, кроме этого артиста. Вот уже несколько лет он мучился странною любовью и бурной страстью к этому человеку до такой степени, что не мог без него жить, а признаться смелости не хватало (Люц знал, что его внешность обычно отпугивала людей). Поэтому он носил все в себе, от этого становилось еще более мучительно. Все, что Карл мог сделать - это следить за предметом своего тайного обожания и посещать его выступления, разумеется, не пропуская ни одного.