— Пока что?
— Пока меня не арестовали, — он уставился вниз на свои ботинки.
Месяц назад я бы отскочила от него. Я бы испугалась. Но опять же, месяц назад, я жила в выдуманном мире, где арестовывают только плохих парней. Я была дурой. Я легонько сжала его руку, давая знать, что никуда не уйду.
— Я не сделал ничего плохого, — продолжал он. — По крайней мере, я так считал. Всё началось с того, что мы с друзьями взломали экраны и загрузили наш собственный контент. Ролики, как мы катаемся на скейтах. Микшированные нами треки. Неважно. Мы просто играли, потому что могли. У многих из нас дома не было доступа, потому что правительство заблокировало айпи-адреса за пиратство. А у нас не было знаний Логана, чтобы обойти блокировку. Так что это был наш способ дать отпор.
— Так это вы были рекламными взломщиками? Зизи всегда жаловалась на вас и на свои пустые расходы, на СМИ.
— Я извинюсь перед ней, когда у меня будет такая возможность.
Воспоминание о Зизи, лежащей в постели с мёртвыми и пустыми глазами, смешивается с изображением из ленты: с мужчиной, проповедующим о конце дней. Я знаю, что у Этана может никогда не быть возможности извиниться и, что ещё хуже, у меня тоже.
— Однажды, — рассказывал дальше Этан, — когда я загружал видео, я почувствовал, что кто-то положил руку мне на плечо. Полиция постоянно нас беспокоила: обыскивала на улицах без ордера, прогоняла нас. Так что я не заволновался.
— Но, обернувшись, я увидел не обычную полицию. Они были одеты в эти глупые шлемы и в голубые комбинезоны. Я впервые видел членов Белого щита. Я рассмеялся им в лицо, когда они сказали мне, что я порчу имущество УайтИнк и должен пройти с ними. Я перестал смеяться, когда они надели на меня наручники и затащили меня в свой фургон. Было неважно, насколько громко я кричал о своих правах. Потому что, по правде говоря, у меня не было никаких прав. Просто я не знал об этом.
Испытывая стыд за то, что являюсь членом семьи УайтИнк, я уже не знаю, кто я такая. Я думала, что Белый щит защищает общество, а оказалось, что они защищают только интересы компании.
— Что сделали твои родители? — спросила я.
— От папы не было толку, когда ему позвонили, он был в стельку пьян. А мама поддержала их. Она сказала, что немного дисциплины мне не помешает, — в его голосе чувствовалась злость и горечь. Но ещё больше грусть.
— Вот так я оказался в принципиально новой реабилитационной программе. Табула Раса. Это означает «белый лист», — сказал он голосом, полным сарказма.
Сама того не желая, я получила кучу информации по Табула Раса. Репортажи в СМИ, какой это новый шанс для малолетних правонарушителей. Файлы самой программы. Файлы, к которым ни у кого постороннего не должно быть доступа. Пока Этан продолжал говорить, я разбирала их.
— Когда я вступил в программу, все записи обо мне были подчищены. Хотя тогда я этого не знал. Не знал, что, став частью программы, я технически перестал существовать. Белый лист — очень правильное название.
Это объяснило, почему я не смогла найти о нём никакой информации, когда искала. По крайней мере, никакой общедоступной информации. Мне стало интересно, знает ли он, что Табула Раса хранит его файлы. Те самые, к которым у меня теперь есть доступ.
— Когда я впервые прибыл туда, — сказал он, — я думал, что сделал это. Здание было красивейшим из всех, которые я когда-либо видел. Такое чистое и белое. Большинство других парней были классными. В основном, как я. Нарушители от скуки, а не обычные психи. Хотя там были и такие. Нас всех было около пяти сотен. Мы были полностью отрезаны от внешнего мира. Никакого интернета. Никаких телефонных звонков. Поначалу было тяжело, но потом мне даже понравилось. Тишина. Сосредоточенность.
— Мы учились. Сдавали экзамены. Тренировались во дворе. Работали в саду. Вообще-то, мне нравилось усердно работать.
Картинка, которую рисовал Этан, совершенно не соответствовала тому, что я видела: фильмы о бледных мальчиках в белых лабораториях, репортажи о процентах успеха, планы, как внедрить программу по всей стране. По всему миру. Снова и снова повторялось одно слово. Податливость.
Я сфокусировалась на поиске имени: Этан Фишер.
Всё-таки найдя его спустя столько времени, я испытала такой шок, что была вынуждена сесть. Я уставилась во тьму комнаты отеля и на файл Этана.
На фото он выглядел таким юным: не больше двенадцати, ну, может, тринадцати лет.
— Что? Что такое? — спросил Этан, садясь. — Глазурь нашла нас?