Машина притормозила у моего дома пять минут спустя. Я хотела выбраться, но дверь не открылась.
Водитель повернулся на своём сидении.
— Насчёт того сообщения. Не знаю, как ты его получила, но это было не о тебе и мне жаль. Но, эм…
— Не волнуйтесь, — я похлопала его по плечу. — Это будет нашим секретом.
У него вырвался тяжелый вздох облегчения.
— Спасибо. И если вам нужно будет съездить куда-нибудь, позвоните мне, хорошо?
Дверь со щелчком открылась. Я вышла из машины и смотрела, как она уезжает, думая насколько большое значение имеет этот секрет.
Ступеньки к моему дому казались слишком высокими и слишком крутыми. Пока я поднималась, мои глаза сощурились, чтобы получить минимум информации за это время. Я прижала руку к холодному считывателю и дверь распахнулась.
— Добрый вечер! — Зизи стояла в прихожей. Я не ожидала, что она может быть дома. Она снова была в ярко-голубом кимоно, но это не скрывало её бледности. Она выглядела уставшей.
— Почему ты не на работе? — спросила я.
«Работа сегодня меня вымотала».
«Работа — это проклятье пьющих классов».
Я попыталась избавиться от сообщений, приходящих мне.
— Уже 22:30, Петри. Кроме того, я устроила себе выходной, — ответила она, будто была чем-то расстроена. Она уставилась на меня.
Я посмотрела в ответ. Не потому, что хотела услышать другое объяснение, а из-за потока данных, которые исходили от неё. Её имя, дата рождения, адрес, место работы, статьи, которые она написала, книги, которые прочитала. Всё это исходило от неё в мир, и могло быть увидено.
Она шагнула ко мне, взяла моё лицо в руки и взглянула в мои глаза так, как это делала Киара.
— Петри, что случилось? Ты под чем-то?
Я оттолкнула её.
— Ни под чем. Оставь меня одну.
— Если ты начала принимать наркотики, мы можем поговорить об этом, Петри. Я сама экспериментировала в молодости…
— Не надо! — закричала я. — Как ты можешь предполагать такое. Я ничего не принимаю. Я просто хочу побыть одна.
— Петри, — она судорожно вздохнула, когда я оттолкнула её с пути и бросилась по лестнице в свою комнату. — Петри, я просто хочу помочь!
Я захлопнула дверь. Но это не достаточно выразило моё состояние. Поэтому я открыла её и снова захлопнула. На этот раз у меня в комнате со стены упала картина.
Я бросилась на кровать и не могла больше сдерживаться. Горькие рыдания от страха и жалости к себе скрутили меня. Наедине с собой я призналась в этом. Я была в ужасе.
— Что же я наделала? — говорила я, уткнувшись в подушку. — Что я наделала?
Но я знала, что я сделала. Вопрос в том, можно ли это исправить?
Когда слёзы закончились, я почувствовала опустошение, но мне полегчало. Как-будто я выплакала часть злости, которая накопилась в последние несколько часов. Я рискнула перевернуться и открыть глаза. Наплыв изображений не шокировал меня слишком сильно. Но с каждой новой мыслью, возникающей у меня появлялась новая волна изображений. Будто мой мозг падает в кроличью нору поисковика.
«Страх. Эмоция, возникающая при осознании опасности. Основной механизм выживания. В экстремальных случаях переходит в ужас…»
«Ужас — стандартный литературный и психологический термин, применяемый чаще всего в готической литературе…»
«Замок Ортандо, описанный в первом готическом романе, был навеян кошмаром…»
«Брр. Мне приснился ужасный кошмар, в котором появилась мышь и поедала мои зубы!»
«Тройка слепых мышей. Ты думаешь, что это о троих невезучих грызунах, которые пытаются понять, где, чёрт возьми, они находятся. Но в действительности так называют королеву Марию, прозванную кровавой, и её жестоких…»
И так без конца, затягивая меня всё глубже и глубже.
Я не спала. Я пролежала всю ночь, не смыкая глаз, пялясь в поток информации, следуя за помехами, куда бы они меня не вели. Я искала в этом шуме хоть какую-то структуру, которой я могла бы придерживаться — точку опоры. Но все было абсолютно случайным. Так много жизней, и все выплескивают наружу всю информацию о себе. Часть из нее такая личная, что мне стало стыдно за подглядывание. Мне стало интересно, знают ли они, что их самые сокровенные мысли могут увидеть посторонние люди? Волнует ли их это?
Крыса, которой я так пока и не придумала имя, лежала в своей клетке на моем прикроватном столике. Ее глаза все еще смотрели строго прямо перед собой. Время от времени она высовывала крохотный розовый язычок и делала глоток из своей бутылки с водой, царапая острыми зубами металлическую трубку. Никаких других движений она не совершала.
Наконец рассвело, и я встала и собралась в школу. Возможно, это не лучшая идея, но я не могла оставаться здесь. Не с вертящейся рядом Зизи.
Фрэнк ждал в машине, чтобы отвезти меня и других детей в школу. Все они были слишком молоды, чтобы получить чип, поэтому от них не исходило никакой информации. Я никогда не была так рада их видеть.
Я села на свое обычное место и попыталась притвориться, что все в порядке. Но через пять минут катаний по улицам меня переполнило информацией.
— У тебя похмелье? — спросил мальчик из десятого. — Ты выглядишь, как мой брат, когда у него похмелье.
«… ХОРОШО ПРОЖАРЕННЫЕ КАНАРЕЙКИ БЫЛИ ОДНИМ ИЗ СРЕДСТВ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ ПОХМЕЛЬЯ У ДРЕВНИХ РИМЛЯН».
— Отвали, — сказала я, закрывая глаза, чтобы отстраниться от всего.
— Похмелье, похмелье, у Петри похмелье, — пропел он. Другие дети присоединились. Они пели это всю дорогу до школы.
Я подождала, пока они все выйдут, и наконец, оторвала голову от спинки переднего сиденья. Последовал момент надежды, когда все, что я видела периферийным зрением, были три плавающих треугольника, и я подумала, что, возможно, все заработало, а потом помехи снова накрыли меня.
Фрэнк слабо улыбнулся мне.
— Слегка перебрали, мисс? Не волнуйтесь. Со всеми бывало.
Я проигнорировала его, выкарабкалась из микроавтобуса и направилась к школьным воротам.
Вокруг меня роились школьники. Младшие бежали, их слишком большие рюкзаки подпрыгивали на плечах. Дети постарше торопились меньше. Их сумки свисали до колен, и они брели медленно, с бегающими глазами, проверяя напоследок свои новостные ленты, прежде чем войти в зону блокировки.
Зона блокировки!
Я бросилась к блоку Н, данные и изображения перед моими глазами стали расплывчатыми от бега. Я врезалась в стену, не обращая внимания на боль, пронзившую руки. Когда я открыла глаза, все исчезло. Это было такое облегчение, словно сбросить с плеч тяжелый рюкзак, пройдя с ним много миль. Я прислонила голову к шершавым красным кирпичам школьной стены, впервые в жизни так радуясь тому, что я здесь.