Друзья поднялись в воздух оглядеться. Но тут обнаружилось, что некая сила ограничивает их. Как будто привязаны они, и свободны лишь на длину привязи. Открытие обескуражило. Попытки освободиться, безуспешная работа крыльев, лишь измотали. Они очутились в плену, дальнейшая их судьба решалась неизвестно кем.
Глеб запихал в рот веточку лишайника: желудок, невзирая на невзгоды, требовал заполнения. Веточка оказалась жесткой и абсолютно безвкусной. После долгой зубовной борьбы с ней, упала в нутро так и не разжеванной. Чувствовалась в животе инородным комом. Зато желудок, устремив все силы на ее разваривание, перестал теребить владельца. Адам, глядя на друга, тоже оторвал губчатый отросток, но тотчас выплюнул его. Видать вкусовые радости пока пересиливали голодные муки, а может трепет ожидания напрочь отбил аппетит.
А непогода все активней завладевала окружающим. Тучи на глазах налились чернотой, струями дождя обреченной на седину. Поток воды, ливший с неба, причинял уже физические страдания, молотил по коченевшим телам, заливал глаза. Друзья сложили над головами крылья в подобия зонтов, но тяжелые струи раздвигали перепонки, добирались до лиц, врывались в рты, дубинами колотили по спинам. Волей-неволей пришлось спуститься под надежную защиту лишайников.
Раскидистые отростки сгоняли небесную влагу в шумные водопады так, что у основного ствола оставалось сухо. Друзья удобно устроились на ветке, баюкаемые мерным гулом стихии. Но не только они убоялись природного душа: сквозь сплетенье ветвей, снизу, продралось огромное щупальце, венчаемое круглым отверстием, чья хозяйка - втрое переросшая питона пиявка - намоталась вокруг того же ствола, и теперь кроме сухости у нее появилась перспектива плотного завтрака. Увы, удобный способ висения никоим образом не ускорил лазание, а потому обездвиженная пиявка забилась мощным телом в надежде, стряхнув лакомство, изловить хотя бы одного из друзей в падении. Убедившись в бесплодности попыток, она ссыпалась вниз, чтобы вернуться со вновь обретенной скоростью. Друзья решили ее не дожидаться, вернулись назад под мучитель-дождь.
Ливень закончился не скоро, но с такой же спешкой, как и начался. Небо очистилось, разыгралось радужными оптическими иллюзиями. Выглянуло солнце, почему-то здесь красное на фоне темно-синего неба. Тусклое солнце, между тем, щедро сыпало жаром.
Не успев как следует согреться, Глеб с Адамом уже мучались духотой. Внизу закопошились местные, затрясли свой лес. Друзья поминутно взлетали, не желая попадаться какой-нибудь очередной гадине. Однако, видимо, что-то над кронами пугало животных: возможно пекло, радиация светила, а может врожденная клаустрофобия. Как бы то ни было, но здешние монстры предпочитали оставаться в прохладе зарослей.
И вот, когда друзья мучались в очередном адовом круге, описанным голодом, нестерпимой жарой и ужасом, перед ними явилось создание, несущее печать интеллекта. Разумность его выдавало присутствие предметов явно искусственного, в своем несовершенстве, происхождения. Червь, обладавший двумя головами шаровидными утолщениями с обоих концов тела - возлежал в тени плетенного навеса на толстой платформе, плывшей по верхушкам лишайников.
И вновь сила неведомая стянула их, поволокла за развернувшейся платформой. Червь на ней не шевелился, возлежа в подогнанном под необычную фигуру кресле. Только один из шаров время от времени выплескивал наружу струйку белой жижи, весьма похожей на гной. Проехав немного по поверхности, платформа нырнула в проход, вырубленный в толще лишайников. Проход вывел на поляну, скрытую под растительной крышей. Здесь платформа остановилась, а невидимая паутина, опутывавшая друзей, испарилась. Червь выпустил склизкую длинную веревку, то ли руку, то ли язык, и хлестко стегнул ею Глеба. Спина отозвалась жгучей болью, Глеб стремглав кинулся наутек. Но веревка снова настигла его, полоснула, придав еще скорости. На небольшой площади поляны не нашлось укрытия от разящей веревки. Поздно Глеб, занятый страданием, заметил Адама, вереща несшегося прямо на него, спасаясь от второй плети. Червь нарочито гнал их друг на друга, чтобы насладиться зрелищем столкновения. Ожидания его оправдались. Друзья разлетелись в разные стороны, оставив на земле вылетевшие зубы и сгустки вытекшей крови. Червь удовлетворенно защелкал в воздухе своими бичами.
Недолго друзья приходили в себя. Червь снова напустился на них, погнал на второй круг. Глеб ткнулся было в заросли, но вылетел из них с еще большей спешкой, нежели влетел: десяток отвратительных тварей, будто специально там карауливших, набросились на него, выказав завидный аппетит. Во второй раз друзья избежали столкновения, вовремя заметили друг друга, что как ни странно также обрадовало червя. Казалось, что игра тянется бесконечно долго, что они так и умрут, исполосованные плетьми. Вновь и вновь они с разбегу налетали один на другого, то сталкиваясь, то уворачиваясь. И только когда ушли последние силы, когда боль потеряла остроту, не находя отклика в исчезавших сознаниях, когда устал и сам червь, все завершилось. Платформа с легким шорохом тронулась, увозя мучителя, забывшего свои, теперь уже поломанные, игрушки. А из стен лишайниковых джунглей потянулись невообразимые монстры, терпеливо дожидавшиеся окончания экзекуции. Теперь они должны были получить награду за свое терпение, хотя, быть может, представление развлекло их.
Множество волосоподобных существ, собравшихся в единые жгуты, напоминавшие порции макарон, втекли в тела, используя для проникновения все имевшиеся отверстия, только лишь для того чтобы перекочевать в желудки иных существ, вознамерившихся пожрать эти тела. Некий огромный слизняк - носитель парадокса: на вид склизкий и мокрый, на ощупь сухой и эластичный, - накатился на Адама, накрыл его своей бесформенной тушей, но тут же ретировался, согнанный хищником пострашнее. Диск размером со стол, покрытый разноцветными узорами, притягательными взору, как крылья бабочки, поразил толстяка изрядным разрядом электричества, а затем ударил молнией и в Адама. Кулинарное действо диска пришлось не по душе макаронам, тотчас с Адамом распрощавшимся. За Адамом настал черед Глеба подвергнуться электрошоку. Вскоре поляна опустела. Монстры предпочли голод ударам тока.
У электрического клопа дыра для поглощения пищи зияла прямо на брюхе. Глеб с Адамом очутились в желудке сразу, миновав пережевывание и проглатывание. Все это заменили дерущие плоть разряды. Полчаса спустя друзья перевоплотились в питательную субстанцию и продирались в своем хозяине вглубь зарослей, дабы зарыться с ним в слой отмеревших растений и наконец стать новыми элементами организма диска.
Однажды во сне мне привиделось отвратительное создание - маленькая горгулия с премерзкой физиономией - показавшееся мне, однако, беззащитным, в чем-то славным, даже милым.
Перипетии сна, как водится, забылись, оставив лишь странный образ. Так и остался бы он крохотным пятнышком в круговороте памяти, если бы однажды не занес меня рок в большой, старый и грязный город. Уже на вокзале охватила меня необъяснимая радость от встречи с этим немытым обиталищем людей. То ли аромат весны, гоняемый ветерком вместе с древесным пухом, то ли ласковое послеобеденное солнце, золотившее обращенные к нему стены домов, оставляя загадку тени на остальных, то ли светлые лица счастливых прохожих, а скорее все это вместе, густо приправленное неясным узнаванием, этаким дежавю, туго стянуло сердце. И даже суетливая возня столь нелюбимых мною мух, отогревшихся от спячки и слетевшихся со всей округи на запахи привокзальных закусочных умиляла меня, будучи пренепременной участницей пробуждения природы.