В последнее время Глэду понравилось забираться ночью на крыши складов, окружающих рынки. Здесь шла своя жизнь. Многочисленные носильщики после тяжелого трудового дня поднимались на нагретые жарким солнцем плоские глиняные крыши, расстилали свои циновки и делили скудную трапезу, торговали, менялись, выясняли отношения, спали. Рано утром, с первыми лучами солнца, вся эта огромная масса медленно спускалась в укрытые тенями улицы и площади и растекалась по многочисленным лавкам, чтобы успеть привести пространство перед ними в порядок, принести необходимые грузы и убрать мусор, либо втянуться в портовые и прочие хозяйственные строения огромного города и прожить еще один день, тяжким трудом зарабатывая на кусок хлеба.
Глэд с интересом приглядывался к открывающейся перед ним новой стороне города, изредка приторговывая соленым мясом из своих скудных запасов, при малейшей опасности скрываясь в подвалах. Вот и сейчас он сидел, скорчившись на краю крыши, с интересом разглядывая происходящее под ним, в одном из бесконечных тупиков у торговой площади.
Один из нападающих уже не издавал ни звука, лежа под стеной и обхватив руками вывалившиеся внутренности, пока его более удачливые напарники окружили жертву, прижав ее в самом конце к глухой стене и пытались достать добычу. Окровавленный гном стоял у стены, отбиваясь двумя широкими ножами, каждый из которых блестел от свежей крови. Сильный и неожиданный удар смягчил легкий шлем, поддетый под мягкую войлочную шляпу. Кровь еще не успела спечься на спутанных волосах, мелкими каплями пробираясь по шее и пятная груботканую рубаху. Но силы медленно покидали невысокого гнома. Хотя пара атаковавших еще обильно кропила пыльные камни тупика своей кровью, шестеро нападающих, несмотря на серьезные раны, не собирались отступать.
– Ты покойник, войлочная башка, ты – покойник! – тяжело дышал вожак шайки. – Даже если ты пустой, мы тебя все равно на куски порежем, в назидание другим!
Гном быстрым движением смахнул пот и кровь с бровей, удобнее перехватил рукояти ножей.
– Спящий возьмет твою душу, – буркнул он на языке гор и плотнее вбил ступни в мостовую.
Глэд послушал чужую речь и отогнал яркие образы, мелькнувшие перед его глазами: маленьких людей, протягивающих черные топоры оркам; бородатых закутанных в меха гномов среди гигантских деревьев и заросшего бородой до глаз осанистого купца, сидящего в утлой лодчонке посреди болотных камышей.
– Огненный народ, – древний язык тронул губы безглазого. Глэд окинул взглядом крыши, неслышной тенью возник у натянутой веревки с сушащимся бельем, и тряпки легли на крышу.
Еще один из нападавших взвыл, выронив палку с гвоздями и пытаясь унять черный поток из располосованной руки. Остальные отпрянули от крутящегося волчком гнома, не сумев нанести смертельный удар. Но силы добычи таяли с каждым мигом. До развязки оставалось уже недолго.
Гном оперся гудящей спиной о стену, глотнул воздуха и вдруг почувствовал, как что-то мягко и неотвратимо сжало горло, после чего его ноги оторвались от земли, а тело взмыло вверх. Не выпуская из рук ножей, бородач в одно мгновение оказался лежащим на крыше, где над его лицом склонился обтянутый кожей череп, в безглазых глазницах которого плескался мрак.
– Огненный человек, ты уже собрался повидать своих предков? – полилась речь мертвых народов, оставивших свои пещеры гномам.
– Нет, – с трудом выдохнул спасенный в ответ.
– Тогда иди за мной, пока не истек кровью.
Глэд положил веревку на сброшенные им тряпки и быстро пошел между лежащими вповалку телами. Спотыкающийся гном, с трудом различая дорогу, спешил за ним, стараясь не наступать на спящих или притворившихся спящими. За спиной все глуше раздавались крики ярости лишенных своей добычи, а двое путников петляли по бесконечным крышам, пробираясь к северной части рынка. Там Глэд спустился к одной из облюбованных им дыр в подвалы, дождался спутника и, взяв его за руку, повел бесконечными переходами.
Они остановились лишь через час, в маленькой пещерке где-то в глубинах города. Безглазый человек помог раздеться шатающемуся от усталости гному и быстро осмотрел его. Он промыл припасенной соленой водой из щербатого кувшина разбитую голову, куском ветхой, но чистой тряпки перевязал раны и усадил гнома к стене, вложив в руки кусок мяса и чашку с застоявшейся водой.
– Ешь и пей, огненный человек. Тебе нужны силы.
– Мне нужно предупредить родных.
– Стены дома твоих родных не будут штурмовать, но дикие люди на улицах ночного города будут искать тебя. Отдыхай, я помогу тебе вернуться на улицы, когда взойдет солнце. При солнечном свете ты будешь в относительной безопасности.
Гном с интересом разглядывал в неверном свете масляного светильника спасителя.
– Я, Глонг, сын своего отца и подземного народа, благодарен тебе. Любой другой на твоем месте удавил бы меня там, в переулке. А потом поделил бы добычу с остальными.
– Мне нет дела до диких людей и их охоты на других жителей. Я – сам по себе.
– Кто ты?
Глэд отщипнул кусок мяса, пожевал и пожал плечами.
– Я не знаю, кто я. Я вижу сны, где я ловлю рыбу среди корней кувшинок, или бью стрелой быстрых кабанов в степи, или собираю смолу в поднебесных высях с отливающих красным деревьев. А иногда я вижу оскаленные зубы, залитые кровью, и тогда в моей груди становится сначала больно, а потом все заполняет желание убивать. Но я не знаю, кто я. Мне кажется, что я сплю, и мои сны сожрали мою душу, не оставив мне ничего взамен.
– Но ты говоришь на языке, который знаем только мы, гномы!
– Ты ошибаешься, Глонг, сын огненного народа. На этом языке говорили ваши соседи с бескрайних северных болот, а так же пели песни на этом языке те, кто хранит покой лесов на южных просторах в тысяче миль отсюда. Я знаю этот язык. Как и некоторые другие.
Гном осторожно отпил воды и, не сводя взгляда с собеседника, медленно принялся за трапезу. Глэд же устроился напротив него, вытянул ноги и, казалось, погрузился в дрему. Медленными каплями текли минуты, пока Глонг не закончил свои размышления и не прервал наступившую тишину.
– Прости, что мешаю тебе, но как мне называть своего спасителя?
Безглазый человек медленно повернулся к говорящему:
– Меня зовут Глэд. Безглазый. Хотя я бы назвал себя Спящим. Но, сны становятся все короче, и я чувствую, что скоро проснусь. Значит, мне нет необходимости менять имя.
– Глэд… Странное имя. Нечеловеческое. Я читал легенды моего народа, написанные еще до того, как Владыку лишили права распоряжаться судьбами мира и заточили в Усыпальнице. Там сказано, что после кровавых веков придет не-человек, потерявший душу во тьме, познавший боль и горечь утрат, но увидевший свет чужих костров и впитавший душу чуждых ему песен. Этот не-человек вернет свободу нашему народу и выведет гномов на утраченные ими равнины.
– Может быть, но не сейчас.
Глонг осторожно приблизился ближе и заглянул в пустые глазницы.
– А когда? Если ты – это он, то когда?!
– Не торопись, человек из огненного народа. Когда я проснусь, я смогу дать тебе ответ. Сейчас же я блуждаю во тьме.
– Но если ты тот, о ком я думаю, ты обязан знать истинное имя Владыки! Назови его, чтобы я мог надеяться, надеяться на чудо!
– Разве это так трудно? – удивился Глэд. – Все народы, за исключением забывчивых людей, знают истинное имя Владыки.
Безглазый наклонился к забинтованной голове гнома и шепнул что-то ему на ухо. Глонг с ужасом откинулся на стену, выпученными глазами взирая на все столь же спокойного голого собеседника, который равнодушно стал убирать остатки позднего ужина.
– Никто не может этого знать, никто! Только мы, отринутые хранители подземелья, знаем истинное имя!
– Это знание есть у всех народов. Тот, кто плачет в моей душе и жаждет отомстить, собрал воедино память болот и лесов, послушал степной ветер и назвал тебе имя прошлого. Прости меня, любитель длинных волос на бороде, если я нарушил звучание твоих легенд.