— А ты чего тут околачиваешься? — накинулся я на него. — Шел бы на свежий воздух, чем в духотище торчать!
— Что мне там делать, на этом свежем воздухе? — капризно заскулил мальчишка.
У локтя его лежала плитка орехового шоколада, он отломил кусочек и сунул его в рот.
— Что тебе делать? — вскинулся я. — Тут райский уголок для всяких игр и развлечений, а ему, видите ли, занять себя нечем! Я, что ли, должен придумывать для тебя занятия? И так из-за тебя все это затеяли. — Я сделал широкий жест рукой, обращая свои слова к потолку, в то же время надеясь, что услышит жена. — Мы с матерью на все готовы, даже на эту кочевую жизнь, только бы вытащить тебя из городской пыли и духоты на благословенный свежий воздух, а ты еще жалуешься, что тебе скучно? Не ребенок, а наказание господне!
Я подошел к сыну и протянул руку; он инстинктивно отпрянул, хотя у меня и в мыслях не было дать ему подзатыльник, просто я тоже нацелился на шоколад. Отломив кусочек, я отправил его себе в рот и хотел было с новым запалом продолжить свою тираду, но жена оборвала меня:
— Хватит нотации читать! Лучше бы привел себя в порядок, а то вот-вот гости пожалуют.
Мальчишка, как только усек, что мать на его стороне, тотчас изобразил из себя мученика и захлюпал. Меня это еще больше распалило, потому что я видел его насквозь, но в то же время себя я тоже видел насквозь и досаду из-за собственного душевного несовершенства сорвал на сынишке.
— А ну пошел вон! — завопил я и яростно вгрызся в плитку шоколада.
Сын поспешил убраться во двор, а я, разинув рот, уставился ему вслед: меня пронзило ужасное предчувствие.
— Что с тобой? — взглянула на меня жена. — Язык откусил, что ли?
— Хуже, — ответил я и, когда заговорил, убедился, что мое подозрение подтвердилось. — У меня коронка слетела. Вот здесь, спереди… — Я выплюнул в ладонь остатки непрожеванного орехового шоколада, но не увидел среди них зубной коронки. — Выходит, я ее проглотил… — подытожил я случившееся.
Явились пастор с супругой. Оказались они точь-в-точь такими, как и положено лицам духовного звания: скромные, любезные. И лишь обращение пастора поразило меня.
— Приветствую тебя, — сказал он мне. «Значит, мы успели перейти на «ты»!» — в смятении подумал я и покосился на жену, но та, сохраняя самообладание, не обнаружила никакого удивления.
Мы тоже показывали себя скромными и любезными людьми, без конца оправдываясь, что вынуждены принимать гостей в такой убогой обстановке, но общими усилиями нам довольно скоро удалось перейти от ничего не значащих фраз к более разумной беседе. Пасторша предложила моей жене печурку, которой они сами не пользовались, все-таки лучше, чем готовить на спиртовке, а его преподобие порекомендовал мне одного пресвитера, он, правда, старенький и прихварывает, но пастор постарается с ним договориться, чтобы тот поправил полы у нас в доме.
С растущим чувством удовольствия я восседал на табуретке, и мои вчерашние похождения рисовались мне уже не в таком ужасном свете, хотя я и побаивался, что помимо перехода на «ты» во время нашего общения с пастором могло произойти и что-нибудь другое, наверняка я и в разговоре с ним нагородил всякой чепухи; однако я надеялся, что наш сосед человек разумный и не воспользуется моей слабостью.
Но больше всего меня смущало то, что, разговаривая, я с присвистом произносил шипящие звуки, потому что на месте выпавшей коронки воздух прорывался с большей силой; я решился со всей откровенностью признаться гостям, что у меня только что свалилась коронка, и они с полным пониманием отнеслись к моей беде.
Постепенно я расслабился настолько, что решил снизойти до церковнообщинных забот-хлопот. Я сочувственно и с интересом выспрашивал пастора и узнал, что село — сплошь реформатское, что как раз сейчас приступают к ремонту жестяной крыши колокольни и к строительству нового дома для священника. Большую часть средств собрали всем селом: каждый член кооператива пожертвовал свою годовую премию.
— И Глемба тоже пожертвовал? — дважды присвистнул я, а пастор оживленно закивал головой.
— Все единогласно так решили, — сказал он. — И члены правления тоже.
— Весьма похвальное решение, — снова присвистнул я и заметил, что эта готовность к пожертвованию — плод трудов самого пастора, не иначе.
Он возражал, явно из скромности, а затем, краснея и смущаясь, признался, что хочет просить нас об одолжении. Все постройки в их усадьбе стоят на искусственно возведенной насыпи и обнесены опорной стеной; эту стену тоже придется перестраивать, и прежде всего надо ломать прежнюю. А поскольку дворы наши вплотную примыкают друг к другу, то часть обломков неизбежно обрушится на наш участок. Со временем, конечно, их уберут, но пока что нам придется потерпеть весь этот хаос, связанный с перестройкой.