— Видите, в каком паршивом районе мы живем. — Я с отвращением повел вокруг рукой, а потом принялся ругать квартиру: — Теснота неимоверная, два человека не разойдутся, а для меня простор — первейшая необходимость. Вот для чего нам нужен дом в Морте… А тут и темнота, и вонища, ну да на большее наших капиталов не хватает. Мы ведь не миллионеры, не вам чета…
Глемба жестом остановил меня, как одергивают зарвавшегося шута. Он перешагнул порог и столкнулся с моей женой.
— Вот так сюрприз! — воскликнула жена, удивленная до крайности.
Но все-таки, поскольку она почему-то искренне возлюбила Глембу, первой ее реакцией была радость. А уж следующей — удивление, причем досадливое, потому что она никак не могла сообразить, какие знаки я ей делаю за спиной у Глембы. Пришлось объяснять.
— Мы пожаловали к обеду. — Я усиленно жестикулировал, подмигивая ей. — Как мы и договорились… Ты собиралась угостить господина Глембу кушаньем, которое у тебя так вкусно получается…
— О чем это мы договаривались? — Жена пристально смотрела на меня.
— Разве ты не помнишь?
— Я?! Что именно?
— Ну тогда, значит, я забыл, — непринужденно рассмеялся я. — Может, это я вовсе и не с тобой договаривался, а с самим собой?.. Но даже в этом случае разве не можем мы угостить господина Глембу обедом?
Вопрос прозвучал довольно резко, и я, чтобы избавить себя и Глембу от неприятной сцены, стал легонько его подталкивать от входной двери внутрь квартиры.
— Можно подумать, будто ты не рада господину Глембе! — воскликнул я, оборачиваясь к жене, которая остолбенело застыла у двери. — Я из кожи вон лезу, чтобы заманить его к нашему скромному очагу, и, должен сказать, чувствую себя польщенным, что после всех министров, посланников и прочих высокопоставленных деятелей он не погнушался нашим обществом… Присаживайтесь, пожалуйста, господин Глемба, и не смотрите по сторонам, это у нас обычай такой: по весне расстелем постели, а прибираем их только к осени… Обождите минутку, сейчас я освобожу кресло, и вы сможете наконец присесть. Сам я постою рядышком, а жена все равно будет занята по хозяйству…
— Опять дурака валяешь? — вспылила жена. Она сгребла в охапку разложенные подушки и одеяла, и комната вмиг обрела вполне терпимый, прибранный вид. — Проветрить разложила, — пояснила она Глембе. — О том, что гости придут, и разговора не было, — добавила она в свое оправдание и, взглянув в зеркало, попыталась и себя привести в порядок, но ограничилась тем, что повязала косынкой растрепанную голову. — Надо же когда-нибудь и постели проветривать, а тут самое удобное время, когда и своих дома нет, и гостей не ждешь… Ребенок в школе, супруг и повелитель, — жест в мою сторону, — неизвестно где околачивается, вот и пользуешься случаем…
— Главное, что сейчас мы здесь, — остановил я поток ее красноречия, — и не прочь бы выпить кофейку, а там и отобедать.
Жена поняла, что дальнейшие пререкания бесполезны, и, разведя руками, укоризненно-жалобно спросила:
— Что же я наспех-то приготовлю?
— То, что господину Глембе больше всего по вкусу, — я перевел взгляд на Глембу, которому наши пререкания были явно не по нутру.
— А что именно? — повернулась к нему и жена, уже начиная улыбаться.
— Ничего, — отрезал Глемба, — не беспокойтесь. Я совсем не голоден.
— Свари кофе, а после обсудим остальное, — распорядился я и попытался переменить тему. — Вот как выглядит современная квартира, — сказал я. — Проектировщики не жалели сил, чтобы сделать ее непригодной для жилья. Называется это стиль «модерн».
— Беда в том, — сказал Глемба, — что многие неверно понимают это слово. К примеру, основной недостаток современного искусства заключается в том, что оно всячески подлаживается под модерн. И невдомек всем этим умникам-разумникам, что истинно современное не имеет ничего общего с модернистским…
— Совершенно с вами согласен, — сказал я, хотя от своих собственных теоретических изысканий вошел в такой раж, что не заметил, как сунул в рот сигарету обратным концом.
— Нет смысла вводить новшества или всякие там модернизации только затем, чтобы что-нибудь сделать по-новому. А лучше ли старого оно, это новое? Вот вопрос! Всегда стремиться к лучшему, к более совершенному — по-моему, в этом суть. Я не принимаю никаких новшеств, покуда не разберусь, что дают эти новшества. Бывает, перетасуют старое по-новому — ну так мне такое новшество и даром не надо. А вот улучшить старое — это задача!