— Должно быть, устал гнедой? — сочувственным тоном спросил он у неразговорчивого председателя.
— Дурака он валяет, — буркнул тот. — Отдыхал слишком долго, оттого теперь и пугливый…
Словно в подтверждение его слов, лошадь всхрапнула и, запрокинув голову, попятилась. Тут перепугался и бухгалтер, потому что неожиданно из придорожных кустов вспорхнула и с резким шумом пронеслась над повозкой большая стая перепелок.
— Но-но, не балуй у меня, — успокаивал лошадь председатель.
Когда ему удалось перевести лошадь на спокойный шаг, его узкий рот растянулся в чуть заметной улыбке, и он покосился на смущенного бухгалтера.
— Вообще-то это не гнедой, — тихо заметил он. — Сивый — вот как он называется. — Бухгалтеру показалось, будто в глазах его мелькнул ребячий задор.
— Тогда почему же вы его называете Гнедко?
Округлившиеся глаза бухгалтера смотрели удивленно. На душе у него сделалось приятно и легко: вот уже две недели, как он приехал сюда, в сельхозкооператив, а еще ни разу не видел председателя улыбающимся.
— Гм… — Губы председателя расползлись еще шире. — Потому как это его кличка. А сивым называют потому только, что он серой масти. — Взглянув на потную, раскрасневшуюся физиономию бухгалтера, на которой читалось явное недоверие к его словам, он заразительно рассмеялся: — Ну что, нелегко дается наша крестьянская наука?
— Ничего, — пожал плечами бухгалтер, — как-нибудь освою.
А про себя подумал: «Но до того, как освою, постараюсь смыться». Он пренебрежительно оттопырил пухлую нижнюю губу, а красная, как вареный рак, физиономия надулась пуще прежнего.
Все вокруг казалось ему запутанным, ненадежным, совсем другим, чем рисовалось в Пеште! Здесь, вблизи, весь крестьянский мир представал в искаженном виде — так же как лошадь, если смотреть на нее сверху.
Он извлек из кармана носовой платок и обтер им толстую шею. Едкий пот щипал кожу, в особенности под подбородком, где лежали жирные складки. Неимоверно раздражало его, что из-под сиденья, как ее ни заталкивай, то и дело сползала к ногам торба с овсом. Над головой у них щебетала какая-то птаха и, перепархивая с дерева на дерево, долгое время провожала двуколку.
«Пальнуть бы сейчас по ней! — мелькнула мысль, но бухгалтер только вздохнул. — Чушь какая, — подумал он. — Ни ружья, ни времени для охоты, ни условий подходящих».
Однажды ему довелось побывать на охоте — его пригласил управляющий банком. И свое переселение в провинцию он представлял себе примерно так же, как ту любительскую охоту, а вот что из этого получилось…
Он с досадой оглядел свои бриджи и сапоги с высокими голенищами. Что за глупость была вырядиться этаким опереточным селянином! Мало того, что этот маскарад придает тебе совершенно шутовской вид, так еще и от жары в нем не знаешь куда деваться.
Двуколка зацепилась за что-то и резко встала. Бухгалтер, клюнув носом, чуть не вывалился. Узкая дренажная канава пересекала проселок, в ней-то и застряли колеса.
— Подержите-ка на минуту. — Председатель сунул ему кнут и поводья, а сам слез и прихрамывая проковылял к бровке канавы. Он походил взад-вперед вдоль обочины, а затем, неодобрительно качая головой и ругаясь, вернулся к повозке.
— Черт бы их побрал! — ворчал он, садясь в тележку. — Утащили без зазрения совести. Я велел завезти сюда три бетонных кольца и кирпичей, чтобы сделать сток как положено, а материала и след простыл. Спрашивается, кому он понадобился? Ну ладно, я не я буду, ежели все до последнего кирпича на место не верну! — добавил он с угрозой и, взяв поводья, хлестнул серка под брюхо.
— Это, видите ли, наша общая социальная болезнь! — возопил бухгалтер чуть ли не радостно: наконец-то нашлась подходящая тема. Рассуждать, философствовать — это был его конек. — Во Франции в семнадцатом веке карали смертью всего лишь за кражу хлеба, но воровство и тогда не прекращалось.. И как думаете, почему? Да потому, что боролись против самого факта воровства, а не против причин, его порождавших.
Он бросил взгляд на председателя, но на того рассуждения его явно не произвели впечатления. Угрюмо, молча трясся он на козлах. В его короткопалой, точно литой руке ритмично изгибалось кнутовище, а ремень кнута, изящно извиваясь, непрестанно плясал по спине и крупу лошади. «До чего интересно! — подумал вдруг бухгалтер. — Нам твердят, будто труд превратил животное в человека, но вот вам и обратный пример: у этих крестьян не руки, а какие-то культи нескладные. Тонкие и гибкие пальцы скорее встретишь у человека, который не занимается физическим трудом…»