Поблизости от колодца кооператив построил временный загон, и сюда поместили пока выбракованных коров, которых обихаживал Антал Сиксаи, довольствуясь той малой помощью, которую могла ему оказать дочь, девочка-подросток.
Вообще-то Сиксаи считался зажиточным хозяином. В селе у него был хороший дом, и здесь, посреди степи, Сиксаи тоже собирался отстроить хутор по всем правилам, но это его намерение было перечеркнуто широкой волной коллективизации, захлестнувшей и его самого.
Сиксаи издали заметил двуколку и поджидал незваных гостей у хибары. Росту в нем было, должно быть, метра два, вздумай он выпрямиться, однако такое с ним случалось нечасто: изнурительный тяжкий труд пригнул его, изменил осанку, но, несмотря на это, угадывалась в нем недюжинная сила. Руки он держал чуть согнутыми в локтях и слегка приподнятыми, что делало его похожим на медведя, стоящего на задних лапах. А глубоко посаженные круглые глаза придавали ему сходство с филином. Не шелохнувшись смотрел он вдаль и лишь по временам смежал веки, будто боролся со сном. Его густые рыжеватые брови двумя ровными дугами венчали чуть выступающие надбровья. Овал лица широкий; крупный, костистый нос резко выделялся на лице — не нос, а клюв степного орла. Облачен был хозяин в залатанную, выцветшую рубаху и грубые холщовые штаны, перехваченные у пояса веревкой. Штанины доходили только до середины икр, обнажая босые ноги того же цвета, что и земля под ними.
— Никак подмога подоспела! — приветствовал он гостей. — Будет кому воду качать.
Бухгалтер сразу почувствовал: издевка относится в первую очередь к нему. Он уже привык к тому, что его неловкие ухватки неизменно вызывают насмешки у крестьян, и хотя они не могли тягаться с ним по уму и образованности, но этим людям ничего не стоило вмиг выбить у него почву из-под ног. Иногда он пытался дать отпор, но получалось, что тем самым лишь предоставлял новый повод выставить его на посмешище.
Председатель направил повозку к сливовым деревьям; туда же подоспел и Сиксаи и помог распрячь лошадь. Бухгалтер осторожно выбрался из двуколки, вдохнул полной грудью и сладко потянулся. Приятное покалывание во всем теле настроило его на шутливый лад.
— Выходит, воду качать — тоже работа? — бросил он хозяину слегка задиристым тоном, усвоенным им у крестьян, и зевнул так, что даже челюсть свело.
— А неужто не работа? — воззрился на бухгалтера здоровенный детина. — Господам легко говорить. — Он сердито вытянул вперед огромные потрескавшиеся ладони: — Эвона руки как натрудишь, шутка сказать: сорок ведер за день! Послушал бы я, что запели бы на моем месте некоторые, кто в конторе прохлаждаться привык!
Председатель поджал губы: такого рода подковырки всегда выводили его из себя.
— Может, пройдем в помещение? — сказал он тихо и заковылял первым. Он старался сдержаться, но не утерпел: — А то мы полдня на самом пекле прохлаждались, — бросил он через плечо хозяину.
— Небось от одной прогулки солнечный удар не хватит, — негромко огрызнулся хозяин.
Вежливо пропустив вперед бухгалтера, он пошел вслед за гостями.
Едва они переступили порог хибары, большая рыжая курица с отчаянным кудахтаньем проскочила между ними. Другая вторила ей из-под яслей.
— Кудах-тах-тах, знать, яйцо снесла в кустах! — дурачась, подхватил бухгалтер.
Дочка хозяина — войдя в темную хибару после яркого света, они не сразу заметили ее — поливала пол из дырявой кружки. Девочка была не по годам развита, рослая и крупная в отца, с таким же широкоскулым, как у него, лицом. Она на мгновение перестала выписывать восьмерки на пыльном полу, согнутой в локте рукой обтерла лоб и ответила на шутку бухгалтера такой же бурной вспышкой веселья:
— Оно бы славно было! Да только петух их топтать перестал, как прознал, что все яйца в кооператив идут!
Отец негромким смехом поддержал топорную шутку дочери, поискал, куда бы усадить гостей. Председатель сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой и, почти не разжимая губ, ответил: