— Куры — они и без того несутся! Чай не девки, чтоб их обхаживать!
На этот раз засмеялся бухгалтер и даже одобрительно похлопал председателя по узкому плечу.
Гости разместились на низких табуретках, а хозяин пристроился на пороге между хлевом и жилой половиной хибары, опершись спиной о притолоку. Девочка побежала к колодцу.
Наступила пауза. Председатель глубоко затягивался сигаретой, мрачно уставясь в пол. На мгновение он почувствовал горечь во рту. С чего, спрашивается, произвел его в господа этот болван? Всю свою жизнь он прожил в бедности, да и теперь никаких благ не нажил. Все его приобретение — морока с такими вот бестолочами. Им бы обеими руками креститься, что такой председатель попался…
Поверх сигаретного дыма он смотрел на Сиксаи. Тот притулился у порога. Молча, выжидательно. Положил на костлявые колени свои огромные ручищи и мнет пальцами соломинку.
Дух в помещении был кисловатый и спертый, поэтому даже прохлада не казалась приятной. Впрочем, это была не прохлада, а скорее сырость. Потолка в хижине не было. Тот, кто ее строил, набросал вдоль и поперек кривых сучьев акации, а сверху покрыл соломой. Посередине положил суковатый древесный ствол, он и служил несущей балкой. Ласточки свили на ней три гнезда. Уродливые желторотые птенцы непрестанно вытягивали вперед голые шеи и пищали препротивными голосами, призывая мать. Но когда птенцы замолкли, тишина и вовсе стала невыносимой. Бухгалтер услышал даже, как где-то точит дерево жучок-короед. Из-под прелой, почерневшей соломы свисала вниз паутина.
Толстяка начало нервировать это молчание. Не без иронии в свой адрес он подумал, что походит сейчас на белого человека, привязанного к дереву, возле которого туземцы готовятся к какому-то празднеству. Однако стоило ему отогнать эту ребяческую фантазию, как его охватил еще больший страх: ведь истинное положение казалось ничем не лучше воображаемого. Да, верно, они находятся в центре Европы, но в двадцати километрах от ближайшего человеческого жилья. Сгинешь тут ни за что ни про что, и следов твоих никто не сыщет…
Он боязливо косился на Голиафа с орлиным носом и сонно прижмуренными глазами. Опасная личность, вне всякого сомнения. Махнет раз-другой кулачищем, и из обоих душа вон. Присыплет землей в какой-нибудь яме, лошадь с упряжкой пустит на все четыре стороны, и дело с концом. Такой даже совести не побоится: чем он лучше дикарей-каннибалов, для которых людоедство в порядке вещей?
Он чувствовал себя ярым демократом, поборником прогресса. За столиком в кафе частенько случалось ему разглагольствовать о сельской жизни, однако никогда еще с такой ясностью не обнажалась перед ним истина, что крестьянство необходимо вытащить из полускотского существования.
Вдоль стены прошмыгнул мышонок, и председатель ловко пристукнул его башмаком. Раздался слабый хруст. Бухгалтер в замешательстве повернул голову, увидел, как председатель, ухватив двумя пальцами, раскачивает за хвост дохлого мышонка, и почувствовал, что голова у него идет кругом, а к горлу подкатывает тошнота. Он закрыл глаза, но все равно видел раскачивающегося дохлого мышонка.
И снова его захлестнуло паническое чувство страха, как и раньше, по пути сюда. Видно, нервы совсем сдали. В Пеште придется сходить к врачу.
Открыв глаза, он немного успокоился, так как оба крестьянина по-прежнему сидели, не меняя позы. Однако фантазия продолжала терзать его вопреки тому, что происходило перед ним. Вспомнилась вдруг фраза председателя: «Что он нам в глаза запоет?» — и желудок свело спазмой страха. Эти двое сцепятся сейчас, как звери, а под горячую руку, глядишь, и ему попадет… Он видел однажды, как крестьяне дрались у корчмы: грубые, разнузданные, прут напролом, колотят один другого, покуда со стороны не вмешается какая-нибудь еще более грубая сила.
Он с ненавистью посмотрел на крестьян: сидят себе посиживают как ни в чем не бывало, хотя каждому ясно, что убить готовы друг друга. И всему виной спрятанная телега!.. Какое глубокое варварство! И эти идиотские символы: «талисман», «крест для католика», и какие-то распри по пустякам, буквально из-за ничего — угораздило же его влезть в эту междоусобицу!.. Хоть караул кричи!
Крестьяне сидели и по-прежнему играли в молчанку. Бухгалтеру казалось, что минула целая вечность, хотя в действительности они пробыли здесь считанные минуты. Председатель вытянул ноги, скрестил их.
— Ну как, Антал, ест скотина? — сдержанно поинтересовался он.
— Худо кормится, — неохотно ответил великан хуторянин. — Жара донимает. Говорил я, нет резона сюда перегонять. Ну да вам что говори, что нет — начальству сверху виднее.