— Вот именно, в друзья, — подтвердил врач и одобрительно подмигнул юристу. — Подружимся, и тогда все пойдет легче. Давай на «ты»! Здравствуй! — Он протянул пленнику руку. — С этой минуты можешь говорить мне «ты». Да что там, и в самом деле я хочу, чтобы мы говорили друг другу «ты», как и принято между друзьями. Забудем прошлое и станем любить друг друга.
— Полюби нас, Лайош! — воскликнул с мольбой Роби.
Но Лайош лишь тупо моргал, и врач сам схватил его руку и пожал ее.
— Не бойся, — сказал он, — я не стану выкручивать тебе ухо. Ну, скажи мне «ты», прошу тебя.
Лайош продолжал молчать. Врач огорченно вздохнул.
— Упрямый ты человек, Лайош. И несправедлив к нам. Разве мы заслужили такое отношение? Ты пришел сюда, хотя мы тебя не звали, обокрал нас, но мы тебя простили, даже выдали тебе поденную плату и предлагаем стать нашим другом, а ты ведешь себя так, словно мы тебе враги. Нам очень обидно, Лайош.
И, изобразив предельное отчаяние, терапевт низко опустил голову.
Некоторое время все сидели молча, потом заговорил Лайош:
— Знаете… Я хочу что-то сказать.
— Мы все внимание, Лайош, — заверил его юрист.
— Отпустите меня… потому что… мне помочиться нужно…
— Да, этого мы не предусмотрели.
Врач взглянул на приятелей. Роби вскочил, план у него уже созрел.
— Мы, разумеется, пойдем тебе навстречу, Лайош, как же иначе, ведь мы близкие друзья.
Он вытащил из груды хлама, наваленного в углу хижины, длинную веревку, крепко привязал ее к ноге Лайоша, отвязал его от стула, освободил ему руки. И, заарканив его таким образом, строго предупредил:
— Я крепко держу конец веревки, Лайош. Делай, что тебе нужно, но только без глупостей. Все равно тебе не удрать, но если ты хотя бы попытаешься, я тебя здорово вздую.
Он повел его к выходу, но в дверях перед ними встал врач.
— Прости, Лайош, но момент сейчас очень подходящий, и я им воспользуюсь. Ты не сможешь помочиться, пока не скажешь, что ты мой друг.
— Друг, — поколебавшись, пробормотал Лайош.
— Нет, не «друг», это несколько иное. Ты мой друг. Скажи: «Я твой друг».
— Я ваш друг.
— Твой…
— Я твой друг.
— Я обожаю тебя, Лайош, — сказал врач и поцеловал Лайоша в лоб.
Тот растерянно ухмыльнулся:
— Вы все шутите…
Перед ним предстал юрист и протянул ему руку.
— Скажи, что не сердишься за то, что я крутанул тебе ухо. Среди друзей чего не бывает.
— Не сержусь, — буркнул Лайош, но невольно откинул назад голову, так как боялся этого светловолосого гиганта.
— Скажи: «Я не сержусь на тебя».
— Я не сержусь на тебя…
— Будь и мне другом, Лайош, — с мольбой в голосе повторил Роби. — Назови меня своим братиком.
— Братик…
— А теперь рассердись на меня, Лайош. Это случается среди друзей. Скажи: «Держи как следует веревку, братик, не то как дам по зубам, своих не узнаешь!»
— Дам по зубам, своих не узнаешь!
— Громче скажи!
Лайош заорал:
— Держи свою веревку, а то как двину — полетишь к чертовой матери! Пусти меня наконец!
— Лайош, ты чудо, — сказал врач, и все трое почувствовали странное удовлетворение от этой неожиданной вспышки.
Роби на длинном поводке вывел пленника и снова привел его обратно. В домике тем временем кое-что переменилось. Врач поставил на маленькую табуретку еду и вино и усадил возле нее Лайоша.
— Видишь, мы считаемся со всеми твоими потребностями. Ешь-пей сколько хочешь.
— И говори, — перебил юрист. — Выкладывай про свои любови.
— И чтоб без глупостей, — опять предупредил Роби. — Мы тебя не связываем, сам видишь, только за ногу привязали. — Другой конец веревки Роби укрепил на крюке. — Не вздумай бежать, только несколько шагов и сделаешь — веревка дальше не пустит.
— Брось, — махнул рукой врач. — Зачем Лайошу убегать, ведь мы друзья, правда? Где он себя еще так хорошо чувствовал, как не здесь, в нашем кругу? Правда, Лайош? Скажи, ведь ты никогда и нигде не чувствовал себя так хорошо, как здесь с нами?
— Что ж… — Лайош был в нерешительности, но явно испытывал облегчение. — Если вы больше не сердитесь за рыбу…
— Какую рыбу?! — воскликнул юрист. — Кто тут помнит о рыбе? Ты шел мимо, мы встретились, полюбили друг друга и теперь пьем вместе на радостях.
Он поднял стакан, чокнулся с Лайошем, и все выпили.
— Я даже могу отвязать веревку, — начал было Роби, но врач, стараясь скрыть раздражение, одернул его: