— Ты ничего не соизволишь нам объяснить? — снова спросил он.
Юрист тоже сел.
— Похоже, ты сердишься на нас, — сказал он. — Что с тобой?
— Не знаю, — буркнул инженер.
— Мы ждем, что ты хоть что-нибудь произнесешь в свое оправдание.
— По-моему, вы фашисты, — сказал инженер.
— Ай-яй-яй! — запричитал юрист. — Ты такими словами бросаешься, а смысла их не понимаешь. А между тем этот человек подвергся грубому насилию лишь однажды, и притом с твоей стороны.
— От этого он не умер, — мрачно ответил инженер. — А вы его унижали.
— И от этого он тоже не умер. И даже наоборот, прекрасно себя чувствовал. А к твоему поступку он отнесся иначе.
— Он же не понимает сути. Вы пользуетесь этим, а это подло. Еще раз говорю, отпустите его ко всем чертям.
— Больше ничего не посоветуешь?
— Ничего.
— А если мы его не отпустим?
— Я заявлю на вас.
— Серьезная угроза, — проворчал юрист. — Но тогда выяснится, что ты был единственным, кто избил беззащитного, несчастного человека. И без веской, позволю себе заметить, причины. Во всяком случае, уж он-то признает, что это было именно так. И нам нечего будет на это возразить.
— Дурачье вы, — сказал врач и встал. — Хороши мы будем, если перессоримся из-за такой ерунды. Кретинизм, да и только.
— Не я это придумал, — сказал юрист и встал.
— Значит, мир? — спросил Роби.
Никто ему не ответил. Врач и юрист пошли к воде. Роби поплелся за ними. Инженер продолжал колотить молотком по лодке.
Юрист и врач загорали, а Роби отправился проведать пленника. И вдруг приятели услышали его крик:
— Сбежал! Сбежал!
Двое мужчин, вскочив, бросились к домику. Беспорядок тут был полнейший, стул и стол опрокинуты. Лайошу пришлось, видно, порядком повозиться, прежде чем он освободился от ремня и веревки.
Они быстро прикинули, куда он мог броситься, и все трое — в разных направлениях — рванулись за ним вдогонку.
Перевод Л. Васильевой.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!
Он был врачом, занимался научной работой, иногда писал и популярные статьи, к которым его жена делала иллюстрации. Под ними всегда можно было прочесть: «Рисунки Анны Боер». Оригиналы рисунков хранились в альбоме с матерчатым переплетом, и он постоянно переходил от одних родственников к другим.
— Как ты думаешь, дорогуша, — спросила женщина, вставая с дивана, — узнают себя бациллочки?
На ней были клетчатые эластичные брюки в обтяжку и очень широкий серый свитер из грубой шерсти. В этом наряде Аннушка чувствовала себя настоящей художницей. Чтобы создать настроение, даже распускала свои черные волосы, обычно собранные в пучок на затылке.
— Дорогуша, — позвала она громче и настойчивее. Ее злило, что муж не сразу отозвался. Аннушке нравился рисунок и нравилась мысль об «очной ставке» микробов с их портретами. — Ты слышишь, дорогуша? Похожи холеры-палочки на самих себя?
Муж не любил, когда она называла его «дорогуша», но давно смирился с этим. Он сидел за круглым обеденным столом, склонившись над разложенными бумагами, работал над кандидатской диссертацией: готовил обстоятельное исследование о роли катализаторов, которое, по замечанию его научного руководителя, ироничному и подбадривающему одновременно, должно было вызвать переполох во всей Европе. Муж был в рубашке, хотя каждый день жена предлагала надеть ему бежевую стеганую домашнюю куртку. На мгновение подняв голову от бумаг, он рассеянно улыбнулся и кивнул.
— Ну конечно, милая, ты все сделала замечательно, — сказал он и вновь уткнулся в свои бумаги.
— Ты так говоришь, только чтобы от меня отвязаться. — Аннушка с обиженным видом откинулась на диванные подушки.
— С чего ты взяла? — пробормотал муж, но голову от стола так и не поднял.
— Ты даже не взглянул на них…
— Девочка моя, ты всегда находила великолепные решения, у тебя и сегодня должно получиться замечательно!
Аннушка что-то поправила в своем рисунке и словно между прочим обронила:
— Не слишком ли часто ты употребляешь слово «замечательно»?
Муж снова улыбнулся.
— Видно, привычка, а это что, плохо? — как бы извиняясь, спросил он.
На секунду взгляды их встретились, и оба смутились. Аннушка, сложив губы бантиком и склонив набок голову, продолжала разглядывать свое произведение.
— Вообще-то это неплохо, — ответила она. — С чего ты решил, что это плохо?
— Да так… просто спросил.