Овцы всегда были уверены, что Габриэль — настоящий пастух. Взять хотя бы его одежду. Зимой и летом он носил накидку из некрашеной овечьей шерсти. Поговаривали даже, что накидка была из немытой шерсти. Поэтому Габриэль насквозь пропах овчиной. И овцам это нравилось.
А еще Габриэль умел делать овцам комплименты. Нет, не словесно, как Джордж, а просто глядел на них, не моргая, своими синими глазами. И у них становилось тепло на душе.
Овцы возлагали на Габриэля большие надежды.
Пока ничего особенного не происходило. Его собаки согнали их в кучу, и Габриэль их пересчитал. И все без единого звука. Собаки Габриэля не лаяли. Никогда. Они только в упор смотрели на овец. И этого хватало. Короткий жест рукой — и собаки исчезли.
Габриэль молчаливо стоял перед пастушьим вагончиком. Он посмотрел на них своими синими глазами, на каждую овцу, как будто искал кого-то среди них. И каждой кивал, почти незаметно, чуть-чуть.
Большинству показалось, что он кивал одобрительно. Он их осмотрел и нашел, что они хороши. Овцы очень гордились собой. Но Отелло испортил им хорошее настроение.
— Он нас просто пересчитал, — буркнул он раздраженно, — просто пересчитал — и больше ничего.
Отелло не разделял их восторга по поводу нового пастуха. Он держался в стороне и думал о своем.
Укротитель! В глазах Отелло запылал старый гнев. Он тут же распознал его: те же скупые жесты, та же скука в глазах. То же коварство за притворным дружелюбием. Свирепый клоун тоже был укротителем, с кнутом и пряником, с долгими издевательствами. Он пробудил в Отелло ярость, и Отелло был удивлен, что эта ярость через столько времени возродилась в нем с прежней силой.
Но он пока не поддастся ей. Пока еще рано. Он вспомнил тот день, когда научился одолевать ярость терпением.
Однажды клоун не сразу закрыл дверь загона. Он повернулся к ящику с реквизитом и подставил Отелло спину. Голодный Отелло уткнулся носом в сено, но глаза его ни на секунду не отрывались от зада клоуна.
Отелло забыл про сено.
Опустил рога.
И в этот момент он впервые услышал Голос. Странный, мягкий Голос, в котором таилось многое.
— Осторожнее, Черный, — предостерегал Голос. — Твоя ярость клокочет, перед глазами красные круги, и, если ты ее не обуздаешь, она вырвется из тебя.
Отелло даже не обернулся.
— И что? — буркнул он. — И что? Почему бы и нет? Разве он не заслужил?
За окном летала ворона.
— Ты этого не заслужил, — объяснял Голос. — Как ты думаешь, на кого направлена твоя ярость? Нет, не на него, не на того, кто рождает в тебе страх и ужас. Твоя ярость набросится на тебя, и ты с ней не справишься, не сможешь остановить!
Отелло фыркнул.
Он не отводил глаз от клоуна.
Но не рванулся.
— Ну и?.. — фыркнул он еще раз.
Голос молчал.
Отелло повернулся. Перед ним стоял седой баран с мощными рогами. Баран в расцвете лет. Вожак. Его янтарные глаза пылали в темноте загона кобольдовским огнем. Отелло смущенно отвел взгляд.
Клоун вынырнул из ящика с реквизитом, закрыл дверь и исчез. С досады Отелло застонал. Незнакомый баран подошел к нему и ткнул носом. От него странно пахло.
— Не горюй, — прошептал Седой. — Голова у тебя, как капля на ветке. Если бы твоя ярость вырвалась, он бы понял, какой ты, проник бы прямо в сердце. А так — он не знает. Значит, у тебя преимущество. Найти слабые точки. Старая игра.
Седого барана, казалось, забавляла эта ситуация.
Отелло пошевелил ушами, как бы отгоняя слова, которые вдруг зажужжали над ним в темноте. Но Седой не дал ему перевести дух.
— Забудь свой гнев, — продолжал баран. — Думай о следе улитки в траве, думай о времени, которое тебя ждет.
— Но я в бешенстве! — сказал Отелло, только чтобы что-нибудь сказать.
— Борись! — ответил баран.
— Как я могу бороться, если он держит меня взаперти? — возмутился Отелло.
Теперь, когда он пришел в себя, Седой вдруг стал немногословен, как маточная овца, когда она не в настроении.
— Это не поможет! — закончил Отелло.
— Поможет думать! — отрезал баран.
— Я думаю, — ответил Отелло. — Думаю день и ночь.
Это было не совсем так, потому что ночами он, измученный, спал в углу загона. Но ему хотелось произвести на чужака впечатление.
— Значит, ты думаешь не о том! — возразил баран.
Отелло молчал.
— О чем ты думаешь? — спросил Седой.
— О сене, — чуть слышно ответил Отелло.
Как он и ожидал, баран неодобрительно покачал головой: