— Да, святой отец.
— Вот и отлично. — Святой отец вздохнул, уставился в потолок, размышляет. — Кажется, ты не был вчера на исповеди, Дейви?
— Нет, святой отец.
— Так приходи в ближайшее время.
— Да, святой отец.
— «Да, святой отец». Вот и отлично. А теперь беги догоняй приятеля.
Я вышел из диаконника, прошел через церковь, потом в дверь. Во дворе куча народу — разговаривают, смеются. Я попытался просочиться так, чтобы меня не видели. Слышу — Фрэнсис и Мария смеются. Слышу, мама меня окликает. Делаю вид, что не заметил. А тут вдруг совсем рядом кто-то как втянет воздух, и голоса — тихие, торопливые.
— Мертвый? — шепотом. — Мертвый?
И мама рядом оказалась.
— Что такое? — спросил я ее.
— Беда случилась. Нашли мальчика, мертвого.
Я закрыл глаза — не дышу, молчу.
— А зовут его, — говорит мама, — Чарли Черрис.
37
Очухался я уже на Уотермил-лейн, стою в негустой толпе — кто под деревьями, кто к изгороди прислонился, кто сидит на скамейке или на низкой ограде палисадника. Кто стоит один, кто рядом с другими, переговариваются. Я один — брошенный, перепуганный. У обочины две полицейские машины. Полицейский охраняет вход в Сад Брэддока. Шлем его на утреннем воскресном солнце сверкает серебром. Стоит, расставив ноги, сложив руки на груди. И все поворачивает голову, оглядывается на сад. Другие полицейские там, внутри.
Мне хочется крикнуть: «Да кликните вы их обратно! Монстр на них набросится, и на вас тоже! Спасайтесь! Спасайтесь!»
Кто-то ткнул меня под ребра. Оборачиваюсь. Джорди. Физиономия в синяках после нашей драки.
— Умер! — шепчет.
Лицо держит, не кривит. Сжал кулак, вытаращил глаза.
— Умер, Дейви! — Ухмылка все-таки проступила, он ее сразу согнал. Дальше говорит еще тише: — Охренеть, мечта взяла и сбылась!
Тут мои родители подошли; у Джорди на лице опять ничего.
— Я так понял, его какие-то мальчишки обнаружили, — говорит папа. — Похоже, сорвался в каменоломню с края. — Дальше тише: — Медицинская машина приезжала. Увезли тело.
— Сорвался? — говорю. — Упал, в смысле?
— Судя по всему. Похоже, ночью. Говорят, он был…
— Бедняжка, — говорит мама.
— Да. Вы там с ним как, общались? — говорит папа.
— С таким пообщаешься, — говорит Джорди.
— Непутевый был? — говорит папа.
— Крепкий орешек, — говорит Джорди.
— Я и сам слышал, — говорит папа. — Да и пить пацану в его воз…
— Он упал? — говорю.
— Да. Бедолага. Упал.
— Мы его все боялись, — говорю.
— Да ну? — говорит папа.
— Угу, — говорю. — Еще как!
— Тсс. — Это мама. Обняла меня за плечи. — Про мертвых дурно не говорят, Дейви.
— Саду теперь всяко конец, — говорит папа. — Теперь их поди останови: закроют и застроят.
Мы все посмотрели на ворота.
— Всегда было нехорошее место, — говорит мама.
— Зато интересное, — говорит папа.
— Да, — говорит мама. — Интересное. Помнится, когда мы еще были… Ой, смотри!
Подъехала еще одна полицейская машина. Из нее выходит женщина — маленькая, сгорбленная. Сотрудница полиции повела ее к воротам. По толпе прошел шепоток.
— Миссис Черрис, — говорит мама. — Господи, как ее жалко!
Сотрудница увела женщину в сад.
— Хочет посмотреть, где это произошло, — говорит мама. На глазах слезы. — Любой бы захотел, да? — И прижала меня к себе, будто чтобы защитить.
Я не дышу. Жду, когда раздастся крик. Жду, когда все выскочат оттуда в ужасе, а за ними — монстр, но ничего не происходит, только жалости и пересудов вокруг все прибавляется.
— Как ее жалко, — повторяет мама.
Она повернулась к подружкам, говорит с ними, перешептывается.
— О! — говорит. — Я знаю. Очень, очень грустная история.
Я — глаза на нее. Очень, очень грустная история? А главный герой в ней — паскудный Череп?
Мама языком прищелкнула, кивнула, пожала плечами.
— В Пелау-то все про это знают. Отец у него сварщиком работал на верфи. Упал в корабельный трюм, сломал позвоночник, сразу и умер. Она много лет сражалась за компенсацию — так оно иначе и не бывает. И вот наконец получила несколько сот фунтов — подачка в сравнении с тем, чего она лишилась. Но у миссис Черрис совсем ни сил, ни здоровья не осталось, и мальчишка от рук отбился, ничего она не могла с ним поделать. Кто же скажет заранее, до чего могут довести семью боль и утрата? Мальчишка смолоду за бутылку. Деньги на это как-то умудрялся из нее тянуть. Он был здоровый, сильный, на вид — взрослый мужик, да и жалели его все, так что закрывали глаза на его пьянки. А вот теперь она и сына лишилась. И что ей, несчастной, в жизни осталось?