Но трудности не сломили его упорства и воли. Самостоятельно, в семидесятых годах прошлого столетия, овладев новой наукой, М. В. Никольский далеко двинул ее вперед.
Шумерийские военные сцены. Мозаичные изображения из города Ура.
Гениальный исследователь и самобытный ученый, он был лишен в царской России какой-либо поддержки со стороны государства. Всеми своими замечательными достижениями и открытиями М. В. Никольский обязан только себе, своей неукротимой жажде знаний, неиссякаемой вере в торжество человеческого разума. Высокое стремление прославить родную, русскую науку двигало им, побуждало преодолевать тысячу трудностей, неизбежно встающих перед каждым, прокладывающим новые пути в огромном океане неведомого.
Отцом русской ассириологии называют теперь Михаила Васильевича Никольского, и он по праву заслужил это высокое звание.
Представьте себе путника, заблудившегося в густой чаще леса. Часами бродит он, и всё гуще лесная мгла, и всё мрачнее обступившие его деревья, и, кажется, вовек не выбраться ему отсюда.
Но вот он напал на какие-то человеческие следы. Они привели его к извилистой, едва заметной тропке, а она в конце концов вывела его на просторную дорогу, вдоль которой бегут телеграфные столбы. Он узнаёт местность, он видит, что находится почти у цели. И невольно вздох облегчения вырывается из его груди. Ему хочется петь, смеяться, поделиться с первым встречным обуревающей его радостью.
Так и ассириолог, расшифровывающий древние письмена. Вначале — непроглядная сплошная тьма, кажущаяся иногда безысходной. Временами одолевает отчаяние и кажется, что выше человеческих сил проникнуть в смысл документа, пролежавшего несколько тысячелетий в земле.
Но вот в этой непроглядной тьме начинает брезжить луч света. Сначала вырисовываются очертания отдельных слов, затем — обрывки фраз. И вот уже перед исследователем предстает кусок жизни, такой красочной, своеобразной и неповторимой, какой не изобразит ее даже самая причудливая фантазия художника.
Но чаще всего один документ открывает лишь маленький, ограниченный кусочек жизни. Отвечая на один какой-нибудь вопрос, он поднимает перед исследователем десятки других, над которыми тот раньше и не задумывался.
И никогда настоящий ученый не остановится на полпути. Он будет всё глубже проникать в материал. Он будет расшифровывать и второй, и третий, и десятый, и сотый документ, сопоставлять их друг с другом. Размышляя об отдельных трудных, не поддающихся расшифровке или необъяснимых местах, он не будет спать ночей и не успокоится до тех пор, пока не добьется истины. Хотя бы для этого пришлось отдать всю жизнь!
Когда М. В. Никольский впервые очутился с глазу на глаз со многими сотнями табличек, извлеченных из холма Телло, скрывавшего под собой остатки древнего города Лагаша, он был уже известным всему миру ассириологом, автором многих трудов и исследований. Но и его эти таблички поставили в тупик.
Да, тут было над чем поломать голову.
Во-первых, эти таблички были древнее всех других, найденных когда-либо ранее. Отсюда — иной характер письма и документов. Во-вторых, они были составлены на очень трудном шумерийском языке, который и сейчас еще недостаточно изучен, а в конце прошлого столетия представлял собою сплошную загадку. Многие еще и позже утверждали, что никакого шумерийского языка никогда не существовало. Поэтому, стремясь проникнуть в содержание месопотамских табличек, М. В. Никольский должен был одновременно постигать особенности грамматического строя шумерийского языка и его словарный состав; постигать не по учебникам и словарям, а на материале самих табличек.
Серебряная ваза правителя города Лагаша Энтемены (XXV век до нашей эры), с изображениями мифологического характера.
Часть изображений на этой же вазе.
Но прочесть табличку — еще не значило понять ее.
Кто составитель документа? С какой целью он был написан? Каковы были общественные отношения между людьми, упомянутыми в этих табличках? Как они жили, чем занимались, к чему стремились?
Только ответив на эти вопросы, можно было понять содержание табличек. А ответ лежал… в них самих, ибо никто лучше этих табличек не мог рассказать о жизни людей тех, давно канувших в вечность времен.
Французские ученые, располагавшие столь же древними документами, отступили перед трудностями их исследования. В Париже, в Луврском музее, хранилось 1500 подобных же табличек. К тому времени только 51 из них была опубликована. Но как? Без какой бы то ни было научной обработки, без перевода, без комментариев и объяснений. Их механически скопировали, предоставив другим разбираться в том, чтó содержат в себе эти письмена.