Колониализм во многом обусловил бурный рост шовинистических, расистских, ультранационалистических настроений в Европе в конце XIX — начале XX в. Принцип «сильному все дозволено», который применялся европейскими государствами по отношению к народам Азии и Африки, в конце концов вернулся в саму Европу, распространился на ближайших соседей по континенту, да и на собственное общество. Можно сказать, что утверждение тоталитаризма было в огромной степени следствием колониализма и империализма (в политологическом, а не в ленинском значении этого слова), платой за попытки начать установление единства человечества («глобализацию мира») силовыми методами. Опасность тоталитаризма сохраняется, пока эти методы не будут исключены из международной политики, пока человечество разделено на «богатый Север» и «бедный Юг».
Исторический опыт доказывает, что крах любой тоталитарной системы неизбежен — как по причине воздействия извне, так и под влиянием внутренних факторов. Тоталитарные порядки в Германии и Японии были ликвидированы в результате разгрома этих стран во второй мировой войне и последующей их оккупации. В других случаях тоталитарные режимы терпели крах под напором массового движения в комбинации с действиями «изменившей» этому режиму части правящей элиты, которая осознавала внутреннее его разложение, неспособность конкуренции с постиндустриальным миром.
Иногда (например, по Вьетнаме) номенклатура сама может пойти на преобразование тоталитарного режима в авторитарный, даже при отсутствии мощного давления «снизу». До некоторой степени именно так в СССР возникло очень сложное и противоречивое явление хрущевской «оттепели» («десталинизация» не помешала властям потопить в крови восстания заключенных в ГУЛАГе, а позднее — мирные выступления рабочих в Новочеркасске).
Но практически всегда в крушении «устоявшихся» (т. е. переживших стадию стабилизации) тоталитарных режимов огромную, фактически решающую роль играл международный фактор — воздействие западных демократий — воздействие прямое, силовое и еще больше — косвенное, своим примером. Не вызывает сомнений, что крах партии–государства — КПСС — также был вызван в огромной степени «импактом» Запада — поражением в холодной войне, прежде всего технологическим. Неэффективность советской плановой экономики, вытекавшая отсюда неудовлетворительность качества жизни в СССР стали очевидными только на фоне постиндустриальных достижений западных демократий. Вообще, пример извне осознается всеми тоталитарными режимами как главная опасность. Скорее отсюда (а не из «великой идеи» как таковой) вытекают их агрессивность и мессианство, порой трагикомическое («идеи чучхе»), политика «осажденной крепости», «военного лагеря».
Возможно и неизбежно ли вообще свержение тоталитарного режима без решающего воздействия извне? История XX в. не зафиксировала ни одного случая ликвидации такого режима под воздействием только лишь внутренних факторов. Вряд ли такое произойдет и в будущем. Так что ответ может быть только гипотетическим. Но проблема крайне интересна с общефилософской точки зрения. Авторы знаменитых романов–антиутопий, давшие анализ тоталитаризма в системе литературных образов, — Дж. Хаксли («Прекрасный новый мир»), Е. Замятин («Мы») и особенно Дж. Оруэлл («1984») — предлагают в целом отрицательный ответ: из тоталитаризма общество не способно выбираться самостоятельно, он может существовать неограниченно долго, становясь все более бесчеловечным и необратимо деформируя саму людскую природу, в т. ч. путем прямого изменения ее биологических характеристик. Так что будущее человечества в случае установления на Земле всемирной тоталитарной диктатуры рисовалось этими и другими мыслителями мрачными красками.
На наш взгляд, даже при такой диктатуре ситуация оставалась бы небезнадежной.
Во–первых, неустранимы противоречия и самая острая борьба между различными группами правящей бюрократии — «территориальными» и «отраслевыми», «идеологами» и «хозяйственниками» и т. п. В ходе этой конфронтации возможен вариант апелляции к «низам» и, соответственно, последующей «детоталитаризации» режима. Дополнительные противоречия в стан бюрократии вносит то обстоятельство, что определенной ее части (хотя и не очень большой) приходится выполнять действительно общеполезные функции (например, в области экологии).
Во–вторых, в условиях тоталитарного контроля за информацией роль мощного идейного оружия против правящей верхушки может сыграть сама «великая идея», если можно доказать, что ее «извратили». А свобода толкования «великой идеи» неизбежно приводит к возможности ее преодоления.