Две наши гаички поселились в дуплянке напротив крыльца. Таскали клочки собачьей шерсти,
травинки. Потом все реже и реже прилетали кормиться: некогда, надо сидеть в гнезде. Ну, что ж, вот и
у них, у малых и беззащитных, будут птенцы. Сами выжили и детей вырастят.
— Есть на свете справедливость! — говорил я Тошке.
Мы не ждали беды. А она пришла, совсем неожиданно — однажды мы увидели белку, быстро уди-
равшую от дуплянки. А внизу, под деревом, валялась тонюсенькая яичная скорлупа.
Тошка, конечно, заплакала. Я попробовал ей объяснить, что так бывает. Белки хоть и маленькие, но
хищницы. Если доберутся до птичьего гнезда, то разорят. Ничего не поделаешь, так уж на свете
устроено. И мы с Тошкой тоже виноваты, надо было исхитриться и как-то защитить дуплянку.
— В другой раз этого не будет, — сказал я. — Обещаю. А синички твои новое гнездо совьют. И
все-таки выведут птенцов, слышишь?
Но Тошка ревела взахлеб. Не желала она признавать, что жизнь так устроена. Не соглашалась она
с этим мириться, и не радовали ее мои обещания.
А я думал, поглядывая на нее, что вот так, незаметно для нас, взрослых, маленький человечек Тош-
ка, Тося, Антонина становится человеком. Мы не очень старались ее воспитывать. А она все-таки
взяла то доброе, что находила в окружающих людях, и что-то главное поняла без наставлений. И
сейчас она требует от окружающего мира больше, нежели мы требуем.
И еще я подумал, что Тошкины слезы — это лишь начало больших человеческих забот и тревог.
Она об этом еще не знает.
Петр Сигунов
И РАЗ.. И ДВА..
Мы поднялись наутро, как обычно, с робкими, дремотно-алыми лучами солнца. Лишь непробудный
соня Саша Валынов не обратил ни малейшего внимания на призывный малиновый звон медной кастрюли
— условный сигнал кашевара «Подъем!» А когда мы стали будить его хором, он обозвал всех полуночны-
ми ведьмами и забился в самую глубину спального мешка, откуда невозможно было вытащить его даже за
волосы.
Я позвал на помощь Рыжова. Мы бережно положили на руки черную парусиновую колыбель-куколку, в
которой, как личинка бабочки, почивал «младенец», и, стараясь не спотыкаться, осторожно понесли
сверток к реке. Румяный белобрысый «мальчонка», закутанный точно в пеленки, тонюсенько, журчливо
посапывал во сне.
Взобравшись на валун, стоящий у глубокой заводи, мы вытряхнули неженку прямо в ледяную колы-
бель.
Валынов, не успев даже охнуть и дрыгнуть ногами, столбиком пошел ко дну.
Мы ждали, что, всплыв, Саша обязательно начнет ругаться, а он замотал смешливо головой, фыркнул
по-моржиному, причем струистые брызги полетели сразу из ноздрей и изо рта, перемахнул саженками
через весь Тынеп, нырнул раз пять селезнем и, повернув к нам, бодро, миролюбиво вылез на берег.
— Теперь непременно каждое утро буду купаться, — улыбнулся он. — Надо закалять волю, пора стать
мужчиной. (Саше недавно исполнилось восемнадцать.)
После завтрака я велел Саше собираться в маршрут. — В настоящий геологический маршрут?! —
Юноша встрепенулся. — Вот здорово!
Он вскинул на плечо мелкокалиберную винтовку, набил карманы патронами, сбоку повесил охотничий
топорик, на грудь — бинокль, за голенище кирзового сапога сунул остро наточенный кинжал в чехле.
Рабочие, глядя на него, тихонько посмеивались.
— Готов, товарищ начальник! Лицо Саши горело в предвкушении необычных приключений. Первый
маршрут!
— А накомарник?
— Я оставил его. Решил привыкать к комарам.
— Ну, хорошо, смотри, потом не скули.
Сперва мы пошли по заиленной пологой пойме. Среди зеленеющей травы и желтого песка кое-где глян-
цевито поблескивали высыхающие лужи, оставшиеся после весеннего половодья.
Наш запланированный маршрут круто завернул в синюю пасмурь тайги. Зажав в одной руке пласт-
массовый компас, чтобы не потерять его и точно, в соответствии с картой, выбирать направление пути, в
другой — геологический молоток с длинным березовым черенком для опоры, на котором были вырезаны
через равные интервалы риски-отметины для всяких быстрых линейных замеров, я медленно, тяжело без
привычки брел по холмистому, залесенному склону. Саша понуро плелся сзади.
Через редкие кружевные прогалины хвойных ветвей пробивались горячие лучи солнца, от буйного
пышного мха, напитанного до самых изумрудистых верховинок болотной влагой, тянуло грибным
тошнотворным духом. Плотная кисея накомарника мешала дышать, раздраженно маячила, рябила перед
глазами, темные унылые деревья делались от того еще мрачнее, чернее.
Приостанавливаясь поминутно и глядя на фосфорическую стрелку компаса, чтоб не сбиться со строго
намеченного азимута, я терпеливо считал парами пройденные шаги: «... и раз.. . и два... и три...» Мой
юный помощник остервенело махал пушистым осиновым веником, разгоняя клубящихся кровососов, кото-
рые так и льнули к его открытому безбородому лицу. Хоть и слишком занят он был бесполезной распра вой
с неотвязным гнусом, напоминая порой крутящуюся ветряную мельницу, все же беспрерывно умудрялся
болтать, то и дело задавая любопытные вопросы. Но я не отвечал, вернее не мог отвечать, ибо
разговаривать на ходу — значит легко потерять счет. А мне обязательно нужно было знать, сколько ки-
лометров мы прошли, чтобы в любой момент можно было нанести на карту отрезок ровного пути и, за-
вернув по иному азимуту, бормотать заново: «.. .и раз... и два... и сто...» Пара шагов — это примерно
полтора или два метра, смотря по сложности рельефа: по буревальности, заболоченности и другим
бесчисленным преградам тайги.
Через каждые двести метров мы вырывали с помощью молотка под вывороченными корнями или на
бестравной чистовине ямку-закопушку, черпали столовой алюминиевой ложкой сухую рыхлую почву и
ссыпали в кальковый пакетик, на котором был написан номер.
Я растолковал Саше, что это не просто обыкновенная земля, а так называемая металлометрическая
проба. Ее обязательно следует записать в специальный журнал документации и строго «привязать» место
взятия к аэрофотоснимку. Нашему отряду предстоит набрать за сезон со всей площади исхоженной тайги
две с половиной тысячи таких с беглого взгляда пустяковых проб. Но они, как и речные шлихи, нужны для
поисков полезных ископаемых.
Если, например, вблизи поверхности прячется от глаз человеческих какое-нибудь богатое место-
рождение, то мелкий рыхлый грунт над ним — песок или, скажем, глина — в некоторой повышенной
степени будет насыщен тем металлом, который заботливая природа-хозяюшка накопила для
промышленности в невидимых рудных залежах. Сделав тончайшие анализы всех накопанных проб и
нанеся итоговые результаты на сводную карту в виде всевозможных разноцветных кружочков, мы
соединим однотонные, однозначные бусинки-проценты в замкнутые ожерелья. Они-то как раз в
форме плавных, но причудливо-извилистых линий оконтурят участки тайги, где скрываются под
корнями деревьев заколдованные клады.
Конечно, я объяснил начинающему юному геологу основную суть метода подобных, так
называемых геохимических, поисков полезных ископаемых слишком упрощенно и, вероятно, не
очень-то доходчиво. Но для более полного широкого познания этой сложной интересной науки надо
долго и кропотливо учиться не только по учебникам, но и-по каменным летописям Земли. Мало того,
надо хорошо разбираться и в бесчисленных горных породах, и в минералах, и в многообразном, за-
путанном мире растений, потому что некоторые травы и кустарники любят или, наоборот, избегают
скапливаться над месторождениями избранных руд. Они, как сказочный, огненный цветок
папоротника, сами указывают, где спрятан таинственный клад Плутона.
Однако слишком долго читать вступительную лекцию по металлометрии я не мог, потому что