— К раю? — не удержался я.
— Нет, — покачала головой Глория. — Рая и ада не существует. Точнее, они вот здесь, — и прикоснулась к голове.
Насколько я мог судить, в тот день, когда Глория сломала руку, потеряла работу и у неё отобрали велосипед (интересно, какое у него было имя?), ей в миг уныния не повезло оказаться в такой точке пространства, откуда её отбросило сразу на несколько проекций назад. Настолько далеко, что это стало заметно.
— Получается, тебе было настолько плохо? — превозмогая неловкость, спросил я.
— Да нет, не то чтобы... Просто много думалось на тему — зачем вся эта утомительная бадяга: жизнь, работа...
— Получается, много думать вредно, — я неуклюже попытался пошутить.
— Выходит, что иногда да.
Я надолго замолчал. За окнами шелестел дождь, в сумерках коридора изредка мимо прохрамывали пациенты, не обращая на нас никакого внимания.
Бесконечное множество версий нашей планеты. На нижних проекциях, наверное, сущая преисподняя вроде постоянных войн и эпидемий. А может, давно уже ядерная зима и всё вымерло. Я подумал, что наши знаменитые пророки — это наверняка люди, зачем-то пришедшие сюда из верхних проекций. Сознательно. С миссией.
Больше всего во всей этой истории меня удивляла собственная реакция: я как-то сразу Глории поверил. Дело было не только в материальных доказательствах вроде невозможного паспорта или невероятного планшетника. Кино, телевидение, виртуальная реальность вообще разучили нас удивляться. И подготовили исподволь к восприятию самых немыслимых вещей. Когда ты сначала сморишь в кинотеатре на фантастических монстров в 3D, которые щёлкают зубищами тебе в лицо, а затем натыкаешься в фейсбуке на ссылку с видеороликом, где террористы казнят пленных — восприятие реальности размывается. Подсознательно становится возможным всё.
— Глория, а у вас была, ну... Великая Отечественная была, например?
— Была, конечно.
— А когда?
— С июня 1941-го по май 1944-го.
Я не удивился. Я почему-то так и подумал. Тот мир — мир Глории — хоть немного, но лучше. И войн там хоть на чуть-чуть, но меньше.
А здесь Глории плохо. Здесь у неё нет жилья, не работает телефон и интернет, здесь у неё аллергия на лекарства.
— Ты знаешь, как тебе вернуться?
Зря я задал этот вопрос, очень зря. Она промолчала.
— Я очень хочу тебе помочь, но не знаю, как.
— Знаешь, Паш, ты хороший парень. Но тут даже ты не поможешь. Говорят, если чужая реальность не соответствует человеку, тогда человек возвращается. А мне... мне настолько страшно сейчас и все последние дни, что реальность вполне соответствует. — Она провела здоровой рукой, указывая на обшарпанные стены и пузырящийся, местами продранный колёсами каталок линолеум. Мне даже стыдно сделалось за свою реальность, за эту нашу проекцию — где в больницах дикие очереди и нехватка денег на ремонт, где у симпатичных девушек ни с того ни с сего появляется аллергия, и где войны длятся дольше. Выходит, я соответствую своей реальности?
— И я никак не могу перестать бояться, что останусь здесь навсегда, — тихо закончила Глория.
— Не бойся. В конце концов, как выпишут, можешь пока пожить у меня. Ну, я не в этом смысле... — Вот блин, я и забыл, что умею так смущаться. Со школьных лет меня так не корёжило от смущения. — Ну, в общем, просто пожить... сколько надо будет. Правда, у меня квартира однокомнатная. Но я могу на кухню переселиться вместе с компом. А ещё могу позвонить родителям, раз такое дело. У них трёхкомнатная в области.
— Спасибо, — произнесла она голосом сипловатым, каким говорит человек, вошедший с холода в тёплое помещение.
Больше мы обо всём этом не говорили.
Её компьютер вполне ожидаемо был предназначен для сетей совсем иных спецификаций, так что на него я ничего не мог передать, и мы смотрели фильмы на моём планшетнике. Я выбирал комедии, чем смешнее, тем лучше. Некоторых фильмов Глория, разумеется, прежде не видела. Хотя наиболее нашумевшие современные ленты, а также киноклассика во многом пересекались с тамошним кинематографом. Я подумал, что у всех шедевров искусства, в том числе киноискусства, определённо должен существовать прототип в информационном мире. Я показал самые дурацкие паблики в наших соцсетях, и впервые мне не было стыдно перед девушкой за свои странички в интернете, по содержанию больше подходящие семикласснику-второгоднику, чем человеку с высшим образованием и брошенной аспирантурой. Как я и предполагал, Глория захотела поглядеть, что делается в мире — в нашем мире — и мне эта её идея не слишком понравилась.