Его скособоченный силуэт чернел возле запруды. И когда успел добраться?
- А что делать? - спросил Клавдий.
- Добей камнем, - посоветовал капитан.
- Много ты знаешь, - проворчал Клавдий, но все же послушался, поискал булыжник побольше и опустил его в запруду.
Через некоторое время на углях жарились два маленьких карпа, и Клавдий сидел рядом, подбрасывая ветки, дрожа и пуская слюну. В конце концов, не вытерпел и выгреб рыбок, обжигая пальцы и давясь плохо снятой чешуей, обсасывал кости. Мертвый капитан стоял рядом и улыбался во весь рот, а на его губах собиралась и пузырилась черная грязь, капая на подбородок и распространяя запах гнили. Перемазавшись в золе, Клавдий икнул и повалился на лапник, скрутился в позу эмбриона и прикрыл глаза.
Ему снова привиделась Ливия. Красавица Ливия, румяная и свежая. Она стояла в обнимку с капитаном Гнеем Ромом и хохотала, показывая ровные белые зубы.
- Сестренка, мне плохо, - сказал Клавдий. - Помоги, пожалуйста. Ты ведь можешь, я знаю.
Ливия смеялась, запрокидывая голову, и Гней ухмылялся, обнимал ее за талию и смотрел на Клавдия с презрением.
- Я сделаю все, что захочешь! - проскулил Клавдий. - Куплю, что хочешь. Браслет, новые туфли, платье. Только принеси мне Шуи. Совсем немного. Одну ягодку! Прошу!
Он потянулся к ней, но Ливия скользнула в сторону, а потом истаяла туманом. Остался только Гней. Он наклонился над Клавдием, дохнув запахом рыбы, и произнес голосом мертвеца:
- Отставить нытье, лейтенант Мор! Ты нилот или слизняк?
Потом ударил под дых.
Клавдий согнулся пополам и очнулся на крике. Пот заливал глаза, по телу растекалась расплавленная лава.
- Встать! - приказал мертвый капитан.
Клавдий попытался сфокусировать взгляд, но увидел только ноги в черных ботинках, облепленных тиной.
- Не... могу, - прохрипел он.
- Можешь! - мертвец наклонился, и нилота затошнило от запаха рыбы и гнили. - Уже рассвело. Надо идти.
- Я не дойду. Сдохну по дороге.
- Сдаться решил? Слабак! Папенькин цветочек!
Клавдий оттер пот. Лицо Тезона Тура кривилось ухмылкой и отдаленно напоминало Дариона Лара. Или Публия. Или Квинта. А может их всех вместе.
- Я... дойду! - просипел Клавдий и встал.
День потянулся резиной. Нилот брел медленно, то и дело спускаясь к реке, чтобы попить. Жажда превращала глотку в пустыню, резь в животе не прекращалась, и воздух пропах сыростью, потом и еще какой-то кислой дрянью, которая пропитала насквозь от куртки до исподнего. Лес шумел. Река безразлично несла свои воды, сквозь плотные облака едва проглядывало солнце и катилось куда-то за спину.
- Больше не могу, - наконец, прохрипел Клавдий и опустился на придорожный валун.
Живот скрутило, и его вырвало под ноги. Где-то поблизости, в липком мареве, маячило белое лицо капитана.
- Переждем здесь, а потом пойдем дальше, - сказал мертвец и опустился рядом, скрестив ноги и положив между ними костлявые руки. С лохмотьев комбинезона стекала вода, образовывая под мертвецом грязную лужицу.
- Бесполезно, - сказал Клавдий и скорчился на земле. - Мне нужно... Шуи... хотя бы одну...
Он заскрипел зубами и заскулил, прокусив нижнюю губу до крови.
- Шуи нет, - жестко сказал капитан. - Забудь. Лучше разведи костер и сооруди убежище.
- У меня нет сил.
- Найди.
- Я сдохну!
- Смерть не избавляет от проблем, - ответил капитан и ухмыльнулся, обнажив обломанные черные зубы. - Погляди на меня.
Клавдий глянул и его стошнило вторично.
- Ты можешь блевать, - сказал мертвец. - Можешь пускать сопли и звать папочку. Но от холода сдохнешь быстрее, чем от ломки. Поэтому прямо сейчас ты поднимешь свой зад и пойдешь разводить костер.
Клавдий отбросил с лица спутанные кудри. Размеренный голос капитана звучал приглушенно, но четко. Он тормошил, подталкивал, не давал провалиться в беспамятство. И Клавдий встал, хотя ему хотелось лежать неподвижно, пошел, хотя ему хотелось умереть. На каком-то бездумном автоматизме ему удалось натаскать лапника, развести огонь, соорудить из камешков новую запруду и, стянув из-под комбинезона майку, смочить ее водой, потому что жажда мучила постоянно, а на замену холоду пришел изнуряющий жар. Потом искра сознания погасла в нем, и время перестало существовать.
Он помнил, как плакал и ныл от боли. Конвульсии разламывали и выворачивали из суставов, и Клавдий сипел:
- ...умоляю... дайте... только одну...
И падал во тьму, как в трясину. Там пахло болезнью и смертью. Кто-то подносил к губам тряпку, смоченную водой, Клавдий пил и снова проваливался в небытие. Он видел печальное и постаревшее лицо матери. Она сидела в кресле, безвольно уронив руки на вышивку. По щекам катились слезы.