Вера хотела зажмуриться во сне. Но не смогла.
А картинка приблизилась, будто нарочно.
Только ничего нельзя понять.
Вот он, как вампир, молниеносно наклонился над жертвой.
Клац!.. Кровь залила пластиковую поверхность.
Теперь надо положить на жертву книгу.
Но что это? Что за издевательство?! Ведь это не книга, а сумка! Женская сумочка…
Он растерялся. В бешенстве отшвырнул сумку-книгу. Включил солярий на полную мощность. И исчез.
А Вера растворилась в молочном тумане, словно кто- то милосердный облил ее целебным парным молоком. Высохли слезы, расслабилось тело, разгладилась память. Послышалась далекая музыка и щелчки метронома. Цок-цок-цок-цок. На четыре счета.
Вера начала просыпаться, гадать, что бы это могло быть.
Цок-цок-цок-цок!.. Ритмично и звонко кто-то заколачивал гвозди. Гулкий звук поднимался, словно со дна колодца. Окончательное пробуждение все не наступало, полудрема навевала догадки. Городские башенные часы? Странный у них бой… Нет, пожалуй, это моют посуду в ресторане на первом этаже. Просыпающееся любопытное сознание уже включало всевидение. Окна просторного номера выходят во двор гостиницы. Там густой молочный туман, а внизу, по кругу двора, служитель водит в тумане белую лошадь. Может, именно здесь Норштейн задумал свой гениальный мультфильм «Ежик в тумане»? Она тоже возникала там, белая — из белого… Цирковая ли это лошадь, или та, Норштейновская? Ее забыли, и она ходит кругами, ищет ежика…
Лошадь действительно совершала променад в круглом дворе «Арены», внизу, в пролитом на город молоке зимнего тумана. А выше, над двором, лошадью и гостиницей — на холме бестелесно парил собор Святого Юра, первое рассветное приветствие города Льва.
И вдруг утренний молочный покой прорезал душераздирающий женский крик.
«Началось», — подумала Вера почти спокойно и проснулась окончательно. Деловито натянула джинсы, свитер. Под нарастающий топот в коридоре обулась. А когда вышла из номера, гостиница уже вся гудела. Шум доносился из правого крыла. Туда бежали работники гостиницы, другие в форменной одежде бежали обратно. Словно в замедленной съемке, открывались двери номеров, в коридор выползали заспанные киношники.
Вера краем глаза увидела знакомое лицо и поймала за локоток пробегающую мимо Роману.
—Вероника Абдулова? — коротко спросила Лученко.
—Что? Кто это? — удивилась Романа. — Простите, мне надо… Там мертвый мужчина… Сказать, чтобы вызвали милицию. Простите…
Вера отпустила ее. Странно. Что за мужчина? Посмотрим.
Дверь одного из номеров была распахнута. На полу виднелось распростертое тело. Люди растерянно толпились в дверном проеме, самые смелые окружили лежащего.
Минуточку!.. Это же Лидкин номер. Ну да, точно…
Открывшаяся взгляду картина казалась нереальной, дикой. В груди у человека торчал кинжал. А он смотрел на потолок. Режиссер Эдуард Николаевич Ветров. Посреди чужого номера. В люксе у актрисы Завьяловой.
Над ним застыла Кармен. Она смотрела на столпившихся отчаянным взглядом, словно умоляла их забрать от нее этот кошмар. Она повторяла одну и ту же фразу: «Этого не может быть! Этого не может быть! Этого просто не может быть!» Опустилась на колени, но кто-то ее оттащил за руку. Она покорно отошла.
Аниматоры, не выспавшиеся, наспех одетые, молча окружили мертвого. Немногие из них в своей жизни вот так, лицом к лицу, сталкивались со смертью. Тем более с насильственной. Шокированные люди застыли плотной толпой над Ветровым и его женой. Первым из ступора вышел Батюк.
— Вызовите милицию! Срочно! — скомандовал он.
—«Скорую», вызовите «скорую»! — очнулась Кармен. Она умоляюще протянула руки в сторону Веры.
«Никакая "скорая" уже не поможет», — подумала Лученко, а вслух сказала:
— Пожалуйста, выйдите все из номера.
И хотя она не повышала голос, киношники стали медленно выходить из номера. Остались Вера, Завьялова, Батюк и Кармен.
—Я сказала — все, — повторила Вера.
Батюк, непривычно серьезный, пробормотал: «Идемте, дети мои, мы здесь уже ничем не поможем», — и увел остальных за собой.
Вошла девушка, администратор гостиницы, тихонько шепнула, что милиция скоро приедет, и присела в сторонке.
Неожиданно в люксе Завьяловой появился Олаф Боссарт, позже всех вышедший из своего номера. Увидев распростертого на полу Ветрова, он изумился:
—Это же мой кинжал!
Не сводя взгляда со своего оружия, он чуть было не кинулся вытаскивать его из груди убитого. Лученко остановила Боссарта и выпроводила его наружу. Попросила администратора запереть номер и вышла в холл, где уже перешептывались участники фестиваля. Все ждали приезда милиции.