Чтобы понять произведение, не обязательно знакомиться с его автором. Порой даже противопоказано. Но чтобы понять художника, почувствовать его как человека, обязательно нужно изучить его произведения. Значит… Значит, нужно посмотреть мультфильм Ветрова, «История дуба». А вдруг тогда станет ясно, кто и почему его убил? Или хотя бы разгадка приблизится…
Сказано — сделано. Она позвонила Лиде и попросила ее все устроить. И уже через час Мамсуров завел Лученко в просмотровый зал, чтобы дать ей возможность увидеть фильм в полном одиночестве.
На экране короткими точными штрихами нарисовался дуб. Историю дерева, которому исполнилось около тысячи лет, рассказывали рисунки и мужской голос за кадром. Голос посетовал, что дуб не умеет разговаривать, а то бы он мог многое поведать. Вера узнала голос Эдуарда Ветрова, который своей обыденностью, антиартистичностью великолепно оттенял артистизм картины. Когда-то дуб был молодым хрупким дубком, и любая случайность могла пресечь его рост. Его гнули ураганы, бил град, жгло солнце… Мимо деревца быстро сновали ноги в старинной обуви, сами люди были размыты и нечетки. Они — лишь фон, задник сцены, декор истории, а главный герой — само дерево. Люди появлялись и исчезали, звенели оружием, убивали друг друга и погружались в землю, таяли в ней. А дубок креп, рос и становился все сильнее, весело помахивая молодыми листьями — ладошками в зеленых перчатках. Вот он уже могучий дуб-великан, людей почти не видно, они где- то внизу, уже не страшные, мелкие. А внимание дерева сосредоточено на листьях, ветвях, стволе. Он разговаривает с каждой букашкой и птицей, играет дождевыми каплями.
Кожа-кора, сперва молодая, постепенно покрылась морщинами, как лицо старика. Штрихи коры образовали что-то похожее на лицо дуба: глазные впадины, нос, рот… И дерево уже напоминает какое-то странное существо — помесь растения и человека. Дендроид, дубочеловек, патриарх — от него шли волны мощной мужской плодоносной силы, гигантская раскидистая крона обещала покой и защиту. Будничный голос за кадром, делая ударения не всегда правильно, сообщил, что в середине семнадцатого века была страшная засуха, свирепствовала чума, дубу не повезло, часть его кроны буквально истлела на солнце, остались лишь иссушенные безжизненные ветви. Но рядом выросли другие руки-ветви, налились мускулатурой. На стволе появились наросты, огромные наплывы коры. Менялись времена года. Зимой опавшие коричневые листья покрывались причудливым узором изморози. Весной робкие салатовые листочки прорастали из толстых рукавов-веток, точно детские пальчики в шерстяных перчатках. Пичужка щебетала внутри зеленой муфточки, весеннее солнце проблескивало сквозь ветки. Неожиданные заморозки — и молодые листья погибли от холода, увяли, затем потемнели, почернели… Сердце Веры сжималось от жалости ко всему этому, едва рожденному и сразу погибающему от стужи.
Вот благодатная осень. Дуб весь укрыт желудями, это удачный год. Экран закрывает зеленая туча новых молодых листьев и маленьких тугих желудят. А вокруг патриарха уже стоят окрепшие молодые дубы, рожденные из этих желудей, плоть от плоти его… Вот и они крепнут, наливаются мощью, матереют…
Страшной силы буря потрясла дубовое племя. И многовековой вождь рухнул, расколотый молнией, приняв на себя основной удар стихии. Упал, вытянувшись между деревьями и кустами, никого не повредив. Грустно поникли остальные деревья, заиграла печальная музыка. А от могучего упавшего ствола отделился призрачный силуэт, он ушел под землю и тысячей рук обнял корни своих детей, поддерживая ладонями всю дубовую рощу. Голос за кадром тихо, запинаясь, но в то же время и уверенно говорил: если знаешь о бессмертии души, то принимаешь неизбежность смерти как продолжение целостности жизни. И тогда твой путь — не к концу, а дорога из вечности в вечность, к радости познания, к бесконечному обучению принятия мира…
Если б кто-нибудь спросил у Веры, почему по ее щекам текут слезы и при этом она улыбается, она не смогла бы объяснить. Ей ведь просто показали жизнь одного дерева. Но показали так, что ее душа переполнилась одновременно счастьем и горем, увидела жизнь и смерть. Как будто не о дереве этот фильм, а обо всех на свете. Это было что-то совершенно новое, таких фильмов она никогда прежде в своей жизни не видела…
Вернувшись в свой номер, она принялась анализировать. Почему эта «История дуба» так потрясла ее? Кроме непафосных мыслей о жизни и смерти — точной проработкой деталей. Здесь, в фильме Ветрова, они выступали как самостоятельный компонент. Деталь — это часть целого. Кино выделяет эту часть, ограничивает ее рамкой экрана, показывает как что-то художественно завершенное. Деталь работает как самостоятельный художественный образ. И потрясает… Лученко было ясно: фильм этот — не просто анимационное кино. Его будут смотреть и через десять лет с тем же чувством потрясения, что и сегодня. Значит, Ветров создал шедевр. Значит, ей повезло, и тот смешной Пират, с которым было так легко, так весело проводить свободные часы в незнакомом городе, — действительно гений. Она общалась с гением, как если бы ей вдруг удалось походить по Львову в обществе Моцарта или Гоголя…