— Иди сюда, не бойся! — позвал его Лялюшкин. — Иди, друг, держи по случаю завершения…
Человек подошел и, переведя дух, спросил:
— Не знаете, куда Шематухин, бригадир ваш, поехал?
— Понятия не имею, — сказал Лялюшкин.
Еранцев спохватился гадать, куда и зачем мог отправиться Шематухин, из этого ничего не получилось.
— Подождите, вернется скоро, — сказал он.
— Ты что, трезвенник, что ли? — не отступался Лялюшкин.
Человек наконец смущенно взял протянутый стакан.
— Ну, коли так… Будем знакомы. Фонин, зоотехник… Обмываете, значит, а я боялся, что Шематухин деньги не довезет. Мы с ним здорово дербалызнули.
— Какие деньги? — меж тем уловил Лялюшкин.
— Обыкновенные. Ваши, коллективные, — улыбаясь, сказал Фонин. — У нас так быстро. Сделал дело — получай…
— Давайте лучше выпьем за знакомство! — торопливо предложил Еранцев.
— Нет уж, нет уж! — возразил Лялюшкин. — Давайте сначала разберемся!.. Деньги, говорите, получил?
— Да, — по-прежнему радостно подтвердил Фонин. — При мне… Целую сумку!
— Олухи мы с вами, ребята! — одичало огляделся Лялюшкин. — Денежки Шематухин получил, а нам ни шиша!.. Кумекаете?
— Просто задержал, — сказал Еранцев. — Компанию хотел сберечь. Ведь иначе разбежались бы!
— Чего это вы за всех заступаетесь, Еранцев? — побелев, крикнул Лялюшкин. — Какого черта!
— Э-э, тут мне делать нечего, — проговорил Фонин, успевший выпить и схватить соленый огурец. — Может, плакали ваши денежки? Три судимости… и мотоцикл мой, наверное, угнал.
Он быстро попрощался, вышел из клуба.
— Мне это очень даже не нравится, — не мог оправиться Лялюшкин. — Неужели опять без копейки домой вернусь?..
— Давайте без паники, — строго сказал Нужненко. — Вы в состоянии управлять машиной, Еранцев? Шематухина надо найти!..
Егор Митрофанович, войдя в клуб вслед за Арцименевым, ахнул.
— Опять, ей-богу, какая-то каша заваривается! Вы уж извините, — по-домашнему запереживал старик. — Не уймутся никак… Нет-нет да напакостят друг дружке. Хотя грех себя над ними возвеличивать, молодые были, чего только не творили!
— Верно, — поддакнул Николай Зиновьевич.
Егор Митрофанович успокаивающе — увидел, как встал и приготовился говорить Еранцев, — шепнул:
— Ну, этот тихий. Теперь тянуть будет, не дождешься, когда словечко молвит. Самый канительный у нас Шематухин, бригадир. Чегой-то нет его тут.
— Не рано ли розыск объявлять? — оглядев взбудораженных шабашников, сказал Еранцев. — Я никуда не поеду. Уверен, Шематухин вернется…
— На самом деле, что это вы за него горой стоите?! — придвинулся Чалымов. — Слышали, три судимости…
— Это чушь! — не сдавался Еранцев. Помолчал упрямо, с вызовом. — Посмотрите, граждане, на меня! Похож я на преступника?.. Похож, спрашиваю, на человека, который наехал на девушку и даже не подобрал ее?! Оставил там, где сбил?!
Оглянулся вокруг с плотно сжатыми губами. Кругом стояла жуткая тишина.
— Миша! — вдруг крикнула Надя. — Ты пьян, Миша!..
— Не похож, значит! Так вот… — усмешливо отрезал Еранцев. — Я, к вашему сведению, без пяти минут арестант…
Из-за кулис донесся всхлип — там была Наталья, — и Еранцев, передернув плечами, как бы сразу отрешась от всех присутствующих, спустился со сцены вниз.
— Послушайте, Миша! — попытался остановить его Николай Зиновьевич.
Еранцев, кажется, не расслышал его, невидяще шел к двери.
— Игорь, подойди ко мне, — попросил Николай Зиновьевич.
Спокойное, усталое лицо его посерело, он с вымученной улыбкой посмотрел на Тырина, участливо взявшего его руку.
Игорь подошел к отцу.
— Оставьте нас. — сказал Егору Митрофановичу.
Николай Зиновьевич напряженно всмотрелся в сына и, слыша, как высоко бухает сердце, перенесшее два инфаркта, негромко сказал:
— Объясни, что тут произошло…
Игорь уставился на него недоуменно, как бы не понимая, о чем идет речь.
Николай Зиновьевич, запоздало сожалея, что откладывал прямой разговор с сыном, сейчас опять не решился ребром поставить вопрос.
— Папа, помни, что ты — генерал без войска, — не сразу ответил Игорь. — Притом из другого века… Мы тут сами разберемся, что к чему… Вот думай и пиши про свой век. Кстати, не разбрасывайся мамиными письмами…
Николай Зиновьевич от слов сына — тот, сказав свое, ушел — заметно согнулся, потерянно побрел к сцене с единственным желанием где-нибудь прилечь. Егор Митрофанович помог ему взобраться на сцену…