— Прекрасный монолог для эскулапа и гуманиста, — перебиваю я его. — Какой просветительский дар.
— Извини за треп, старик. Я не настаиваю на своем мнении, но что делать — я дико обожаю стрельбу. Во время службы в армии попал на «броник», там пулемет высший класс. Отрегулирован до микрона, угол рассеивания пуль такой…
— Чем ты занимался сегодня?
— Вырезал одному аппендикс…
— И как?
— Просто. Как с завязанными глазами… Ведь я могу и похоронить свои ошибки…
— А ошибки иного хоронят его самого…
— Серж, ты полагаешь, что ошибку допустил ты?
— Ошибся начальник смены. Неверно рассчитал критическую массу. Он был с похмелья…
— Его теперь в тюрягу.
— О том, что и как получилось, не знает никто и ты тоже, пан Анатоль…
— Вот как! Ты покрываешь преступника?..
— Мы далеко зашли, старик. На вот, почитай-ка…
— Подожди…
— Читай!
«Девчата собрались выехать Москвы…» Подохнуть можно! Сумасшедшие!..
— Ответ молнией, прошло уже два часа.
Анатоль снял очки, присел на кровать. Лицо его, такое законченное и тонкое в очках, стало смешным и беспомощным. С полминуты он смотрел на меня близорукими и словно плачущими глазами. Потом нашел авторучку и на оборотной стороне бланка написал текст телеграммы в Астрахань:
«Приезд должен быть отложен срочно перебрасывают другой район.
Подумав, он вписал еще одну строку:
«Сергей хватил дозу деньги на самолет высылаем телеграфом востребования».
— Деньги есть? — спросил я его.
— Найду… Слышишь: совсем тихо. Отстрелялись…
— Передышка. У них звон в ушах…
— Я поеду за Ленкой…
— Смотри, ты — медик, должен знать, сколько я протяну…
— Да нет, просто так — вы же давно не виделись…
— Месяца три…
— А об этом не думай… Должен прилететь Янковский…
— Откуда?
— Из Парижа… Там какой-то международный симпозиум. Он возьмется за тебя.
— С таким же оптимизмом, с которым ты успокаиваешь меня?
— Ну и что? Врач-то он хороший… Кстати, вот апельсины…
Он открыл портфель и высыпал на кровать с десяток оранжевых пахучих апельсинов.
— Мерси, — сказал я.
— Жуй, старик! Я сматываюсь на почту, оттуда — нах Москау, за Ленкой…
— Когда ждать?
— Утром, возьму отгул… Не скучай — вспомни «Березку»…
Он вышел и тихонько закрыл за собой дверь.
4
Мы поехали в «Березку» в начале января, и устроил это пан Анатоль. Больничный лист он мне выписал на двадцать дней, диагноз: состояние, близкое к шизофрении, или что-то в этом роде. Потому-то, когда я напоследок забежал в деканат, на меня косились опасливо и даже не напомнили о зимней сессии. Для пущей убедительности надо было поймать муху, но они давно подохли, и я ограничился тем, что в объявлении «Штаб народной дружины временно перенесен в электротехнический кабинет» первое слово поправил на «штап», рассеянно бормоча при этом: «Когда же переведутся неграмотные…»
И дешевую путевку в подмосковный дом отдыха «Березка» достал Анатоль, и мы с ним ехали на электричке с Курского вокзала в сторону юга ровно сорок две минуты. Погода стояла как на морском побережье, когда дуют пассаты: сырой воздух и два градуса выше нуля по Цельсию. Ненормальная зима, синоптики ходили как чокнутые, сами сбитые с толку бесснежьем и оттепелями.
Электричка прогромыхала дальше, и на перроне нас осталось трое. Третий — пижонистый малый в импортных мокасинах, коротеньком светлом пальто, голова босая. И на лицо он был не совсем южанин и не совсем русак, так себе, смесь кавказца с мотоциклом, как определил позднее Анатоль, когда мы втроем сели в пустой домотдыховский автобус. Про босую голову тоже сказал Анатоль.
Заезд в дом отдыха начался три дня назад, мест в главном корпусе не хватало, и троих нас поместили в бревенчатый летний павильон. Ашот Иванов, так звали третьего, занял койку в углу, на соседнюю — а они стояли возле батареи отопления — кинул чемодан и, сообщив, что на ней скоро будет спать сам Стас, настроил транзисторный приемник на Буэнос-Айрес. Я не знал, как отнестись к его сообщению о загадочном Стасе, но пан Анатоль просто стряхнул чемодан этого нахала на пол. Ашот принял боевую стойку и правой рукой поискал на бедре воображаемый кинжал.