Увидев громоздившуюся возле сарая горку березовых плах, Григорий освободил руки от ноши, снял тужурку. Нашел топор и принялся колоть дрова. Обозленный первыми неудачными ударами, отбросил топор, снова поднял и всадил секиру в плаху с таким остервенением, что поленья отлетели метров на десять. Работа постепенно наладилась. С каждым ударом Григорий обретал еще не совсем позабытую былую сноровку, с какой рубил и колол дрова для детдомовской кухни.
Он увлекся и не сразу услышал, как его окликают. На крыльце стояла Катюха.
— Соскучился по дровам, — пояснил Григорий.
Надел тужурку, отряхнулся. По разгоряченной его спине пробежал холодок, а когда у порожка появился неуклюжий карапуз — Димка! — Григорий кинулся туда, не рассчитав силу, рванул к себе слабенькое маленькое тело, сграбастал.
— Сыночек!.. — прошептал он и стал кружиться, чтобы успокоить заревевшего Димку. — Не узнаешь меня, сыночек?
Димка испуганно озирался, искал и звал мать, но Катюха, отвернувшись, не глядела на них.
— Что же делается-то? — завздыхал Григорий, ставя сына на ноги. — Ох, жисть окаянная… — Он растерянно сбежал с крыльца, схватил валявшийся на траве автомат, вернулся к сыну. — На вот! Держи крепче. Пальчик — сюда… И давай коси их, всех коси!..
Автомат затрещал, замигал красной лампочкой, вделанной в конец ствола. Заинтересовавшийся игрушкой Дима перестал плакать, робко улыбнулся.
— Так, так, родненький мой, — приговаривал Григорий, помогая сыну самостоятельно обращаться с автоматом. — Очередями стреляй, очередями…
— Пошли в избу, что ли… — хмуро напрягаясь, сказала Катюха.
Григорий, взяв сына за ручонку, последовал за ней. У накрытого стола ждал их хозяин. Вначале Григорий скользнул по нему взглядом, как по пню, и все же не выдержал, посмотрел на того, как бы желая понять, чем этот небольшого ростика чернявый малый завлек Катюху. Тот, уловивший пренебрежение Григория, напустил на себя строгий недоступный вид, что-то невнятно пробормотал и кивнул головой.
Сделавшись тоже строгим, даже начальственным, Григорий молча сел за стол, придвинул к себе шоколадный набор, открыл его и поманил сына.
— Давайте, что ли, по маленькой, — отчаянно проговорила Катюха, ставя рядом с бутылкой коньяка пол-литра.
— Для начала лучше коньяк, — сказал Григорий.
Катюха проворно распечатала бутылку, разлила по рюмкам, себе плеснула на донышко.
— За встречу, за знакомство! — торопила Катюха, стараясь, видимо, поскорее снять напряженность.
Выпили. Мужики к закуске не притронулись, и тогда Катюха, нарочно разжигая себя, сказала:
— Может, в стаканы? Чегой-то мы не по-нашему — из наперстков…
Она сбегала в кухню, принесла стаканы. Тем временем Григорий, чувствуя, как выпитый коньяк достал до жесткой, туго натянутой струнки в груди, смотрел в угол, куда сын уволок шоколадный набор.
— Ты из них домик построй, — сказал он сыну, видя, что он, раскидав вокруг себя разноцветные плитки, не знает, что с ними делать.
Выпив коньяк, в этот раз налитый забористой дозой, Григорий ткнул вилкой в салат из огурцов и помидоров.
— Никак, прямо с грядки? — удивился он, похрустев огурцом.
— Все свое, — оживилась Катюха.
— Я вот тоже подумал, — сказал Григорий, — в деревню податься.
— Тралфлот бросил? — изумленно округлила глаза Катюха.
— Баста! — подтвердил Григорий. — Все сызнова начну… Всю жисть рыбу шкерить, что ли?
— Та-ак, — протянула Катюха. — А сможешь?.. Привык на широкую ногу-то жить.
Григорий не ответил, осторожно искоса поглядел на хозяина — того малость развезло, и сидел он без прежней строгости, но с озабоченно замкнутым лицом. Впрочем, Григорий на подобное действие своих слов и рассчитывал, еще в дороге обдумывая, с чего начать разговор и чем кончить. Обходительно намекнув, что «бешеных» денег у него больше не будет, а стало быть, алименты пойдут не ахти какие, Григорий, однако, ликования не выказал, наоборот, — горестно вздохнул.
— Чинов да орденов на рыбе не заработаешь, а на фарт надеяться… — Григорий опечаленно махнул рукой. — Это, так сказать, пока молодой, с дурнинкой. Так что тягу дал я из тралфлота.