Татьяна почувствовала, сейчас хлынут воспоминания о весне. Она уже оттаяла, замедлила шаги. Забрела в неглубокую канаву, задевая ногами шишечки клевера, совсем разомлела, остановилась.
Только лес, словно бы ненароком обойденный в этот раз, напоминал об осени. Не весна все-таки — осень. Татьяна повернулась к городу, приказала себе: иди!..
Заспанная Наташа долго таращила на нее глаза, припомнив, зачем явилась Татьяна, зевнула.
— Ты бы еще ночью приперлась. Из-за ерунды… Не волнуйся. Я уже договорилась. Ты у нее не залеживайся, лапочка.
После этого все пошло как по расписанию. Татьяна помылась в ванне, надела чистое белье, выпила предложенные Наташей успокоительные капли. Татьяна окончательно утешилась. Уже ни от чего не захватывало дух, когда Татьяна двигалась по улицам, отыскивая нужный дом. Всего раз перед дверью, за которой Татьяну ждало неизбежное, по спине прошел холодок.
Квартира была обыкновенная, хозяйка тоже. Чистенькая, аккуратная женщина. Постарше Татьяны лет на пять. Она внимательным, но неназойливым взглядом смерила Татьяну, усадила за стол, дала полистать журнал мод.
Потом спокойно, вроде бы даже без всякого интереса расспросила обо всем, что касалось предстоящего дела.
Посмотрев вслед хозяйке, уже одетой в белый халат, Татьяна закрыла глаза. И сразу увидела Никиту, сидящего в неприютно голой комнате; до того отчетливо виделся он Татьяне, что хоть окликни его, одинокого, брошенного всеми. «Никитушка!» — беззвучно позвала его Татьяна, и почудилось ей: в ответ он коротко, сдавленно вскрикнул.
Запахло лекарством. В соседней комнате негромко стучали инструменты.
Татьяна осмотрелась. И ничего, что могло бы запомниться, не нашла. Все было магазинное: блестящая, без пятнышка мебель, телевизор, ковры. Одна лишь квелая герань на подоконнике — единственный свидетель.
Татьяна прислушалась. Из тишины соседней комнаты надвигалась на нее до зябкости ощутимая неотвратимость. Татьяна не дрогнула, ни о чем не подумала, она как бы находилась во власти чужой воли, которая, перестав мучить Татьяну, теперь только направляла ее.
Хозяйка вышла к ней, подала чай, конфеты. Татьяне показалось, что она приглянулась хозяйке, потому та одаривает ее еще и усыпляющей улыбкой.
— Поздновато, конечно, пришли, — сказала хозяйка. — Но ничего страшного, все сделаем как надо…
— Да я ведь не помышляла… — охотно отозвалась Татьяна. — Так получилось. Хотя у меня уже трое.
— Наверно, трудности в семье…
— Мужа моего забрали. Может, надолго… Как теперь без него…
— Забрали? — тихо спросила хозяйка.
— По подозрению в краже.
— Следствие ведется?
Татьяна, подтверждая, кивнула. Она сочла, что, если сама Наташа была здесь, хозяйке давно все известно. Только когда хозяйка села на стул в отдалении, Татьяна догадалась, — вышел промах. Видно было, как хозяйке тревогой исказило лицо. Она успела сбросить халат, мяла его в руках.
— В таком случае, простите, мы разойдемся по-хорошему, — сказала она. — Я вас хотела выручить, но без риска…
— Что вы… — приподнялась Татьяна.
— Нет, нет. — Хозяйка приложила к губам палец. — Разговор окончен. И Наташенька хороша!
Она уже не скрывала раздражения. Резко, сердито встала, давая Татьяне понять, что уговаривать ее нет смысла.
На улице в глаза Татьяне полоснул яркий свет. День выстоялся до звонкости, отовсюду слетались непривычно громкие городские шумы. Татьяну даже повело от них из стороны в сторону.
Она с трудом добралась до видного на углу автомата с газированной водой, долго не могла попасть монетой в узкую щель. Когда железная поилка с шумной утробной натугой выцедила из себя желтоватую струйку, Татьяна поднесла стакан к пересохшему рту, но попить не смогла — стакан прыгал в дрожащей руке.
Татьяна стыдливо поторопила себя дальше, еще не зная куда. Она устала. Но усталость эта была иной, чем та, которая наливает руки и ноги мягкой томящей болью. Она была внутри, горячая, сжигающая. Там же, глубоко в Татьяне, жглась обида: надо же, вот так глупо поймалась, тем самым обманула того, кто, может быть, сильнее, чем она, ждал уготованное ему, кого она, как теперь внушила себе Татьяна, несла не на худшее — на избавление от мук.
Татьяна, сама того не замечая, очутилась возле дома Наташи. Она не знала, радоваться или плакать ей, зато с горькой ясностью осознала другое: она пережила все страхи и сердце ее закалилось. И все-таки она низко опустила голову, входя в Наташину квартиру. Не осуждая, не жалея ее, Наташа убежала в комнату, где громко играла музыка. Татьяна застала ее среди беспорядка: на полу, на креслах валялась одежда. Видать, Наташа выбирала, чем бы набить чемодан, тут же стоявший. Сейчас она пила вино.