Он бы еще позлил себя воспоминаниями о давних неудачах, но ни к чему было ходить далеко — подоспели свежие обиды. Шематухин увидел за березняком стройплощадку, несколько фигур, замерших возле навеса.
Вот и с этими, вольными, у него ничего не вышло. Казалось, чего проще было поиграть с ними в кошки-мышки, похитрить да под занавес так перехитрить, чтобы они об этом даже не догадались. Он же всего денечка два прикидывался тихим да покладистым, не утерпел — прорвало. Сколько же можно учиться править людьми, чтобы по этой части не ломать дров? Неужели мало было трех отсидок от звонка до звонка? После третьей, само собой, надо было передуреть, прийти в норму, уже потом являться к людям. А он пришел, затаив злость на вольных за то, что им выпала льгота не знать арестантского пайка…
Неожиданно Шематухин поймал себя на том, что, осторожно крадучись, движется к толстой березе. Подойдя к ней, он перевел дыхание и догадался, отчего ему стало не по себе.
Вокруг «Жигуленка» Еранцева ходил, изучающе присматриваясь, старший лейтенант милиции. Шематухин узнал его, это был Пивоваров, здешний участковый Жил он в Каменках, по служебной надобности наведывался раз в неделю сюда, на стройку, должно быть, в порядке надзора. Шематухин не боялся его, но и удовольствия от встреч с ним не испытывал. В прошлую субботу участковый, между прочим, с глазу на глаз расспрашивал Шематухина о Еранцеве. Кто да откуда, как себя ведет? Он, верно, интересовался и остальными, а все же Шематухин не дурак, он только притворился дураком, понял, что Пивоваров ищет впотьмах затерянный след и Еранцева прощупывает наугад. Шематухин никогда не докатывался до пособничества милиции и тогда на вопросы участкового отвечал невразумительно, так что Пивоваров, уезжая, не скрыл своего недовольства.
Шематухин долго, минут десять, наблюдал за действиями участкового, и, когда уже наскучило смотреть, на крыльце появился сам Еранцев. С какой-то сладкой тревогой Шематухин ожидал, что произойдет дальше.
Еранцев, сойдя с крыльца, направился к Пивоварову. Видно было, внимание участкового к машине ничуть не обеспокоило его. Он заметил, что старший лейтенант что-то соскабливает с буфера, опускает в стеклянную посудину, и, остановившись рядом с участковым, вроде даже начал помогать ему.
Шематухин, напряженно вытянув шею, следил за обоими. Его ошеломило это придурковатое спокойствие Еранцева. Если парень что-нибудь натворил, держится вот так — артист он, слов нет, большой! Шематухин строил разные догадки, разжигая в себе любопытство, сердце у него вздрогнуло и нетерпеливо заныло, когда разговор между Еранцевым и участковым как-то недобро разладился. Еранцев встал, нехотя полез в машину, и скоро из нее высунулась его рука с листком бумаги. Шематухин напрягся зрением, как если бы попытался придвинуть лист близко к себе и прочитать, что на нем написано. Чуда, однако, не случилось, и все же Шематухин успел определить, что бумага — не водительские права, не техпаспорт. Пивоваров долго вертел ее в руках, разглядывал на свет, один раз даже понюхал, потом, осторожно зажав двумя пальцами, чтобы не помять часом, вернул Еранцеву. Окончательно заскучав, участковый сел на мотоцикл, покатил по дороге в Каменки, ударами ноги подгоняя свою старую «тарахтелку».
Шематухин, столько времени ожидавший чего-нибудь особенного, почувствовал обиду, словно его обманули. Он вышел из-за березы, озабоченно и устало — пусть смотрят, какой он раностав — направился к навесу, собираясь огорошить людей известием об «аварии» на главной, в Каменках, подстанции. Опять проснулся в нем бес, дразнил и подсказывал, как отвести душу, но скоро перетянул его другой бес, подтолкнул в сторону Еранцева: узнай, чем дышит.