— Да, я был неправ, — согласился Еранцев. — Не имел права…
— Ну, хорошо, — снова смягчил голос Игорь. — Давай начистоту. Я понимаю, тебе не терпится. Я бы сам поступил так, как ты. Если долго ждать, можно заплесневеть. Плюнуть на все, запить, спутаться с бабами. Знаешь французскую поговорку: «Нам дарят штаны, когда их уже не на что надевать». Теперь поставь себя на мое место и попробуй принять оптимальное решение. Как мне быть с тобой? Ты знаешь, я не дурак. Я прекрасно понимаю, что твой вариант аппаратуры на порядок превосходит мой. Так. Что дальше? Если следовать современной театральной морали, да не только театральной, все ею грешат — кино, литература, — я должен отказаться от всего, что я сделал, в твою пользу.
— Ну, почему в мою? Что ты говоришь, Игорь…
— Ну, хорошо, хорошо… — Игорь не смог удержаться от улыбки. — Оговоримся — в пользу дела, в общегосударственных, мало того, в общечеловеческих интересах… Так?
— Что ты раскипятился? — Еранцеву надоело слушать Игоря. В его откровениях проступало какое-то бесстыдство. Он добавил: — Не бери так высоко. А если что стряслось, давай посерьезней… То есть проще. Я хоть и дурак, но тоже кое-что смыслю в социальной психологии.
— Хорошо, давай прокатимся, — остывая, предложил Игорь. — Потом, если не возражаешь, вернемся сюда. Если, повторяю, можно, я останусь здесь ночевать.
— О чем толкуешь? — сказал Еранцев. — Койку тебе уступлю. Или, как почетному гостю, на сцене постелю.
— На какой сцене?
— На обыкновенной клубной сцене. Вон, видишь, особнячок, — Еранцев показал на барский дом. — Замечательный ложноклассический стиль. Колоннада, портики…
— Что надо, — грустно усмехнулся Игорь. — Я не шучу, я с ночевкой приехал. Дома вместо сна кошмары. Ну, поехали… Нет, на «Волге». Отец на ней мало ездит, надо ее погонять, иначе заржавеет.
— Плохо себя чувствует?
— Кто? Батя? — наморщил лоб Игорь. — Есть немного. Чуть что не так — нитроглицерин. Какую-то книгу пишет. По-моему, мемуары. Они, стариканы, все сейчас на мемуарах помешаны. Вот и мой… О чем пишет, представления не имею, прячет рукопись.
Когда уже сели в машину, Еранцев вспомнил об Аркаше и высунулся наружу: не возвращается ли? Аркаши не было видно. Зато отчетливо видны остальные шабашники, прекратившие работу и с любопытством, по-птичьи глядевшие сверху вниз.
— Мне надолго нельзя, — проговорил Еранцев. — Если хочешь просто прокатиться, давай лучше вечерком. Я тут недалеко место знаю. Вчера с волком там столкнулся. Я сначала подумал — собака. Потом догадался: нет, не собака. Это когда он тягу дал в лес, не знаю, поверишь или нет, угадал, что я камень в него решил бросить. Говорят, редкостный экземпляр — красный волк. Это о нем молва идет. Будут с воздуха бить его…
— Дурачье… — неизвестно о ком сказал Игорь. — Если даже взбесился, неужели нельзя без шума обойтись? Пригласили бы моего старикана с дружком — егерем Мироном. У меня, сам знаешь, папаня на волков ходил. Мирон все еще собак держит, три гончака, у каждого грудь в медалях…
— Ну, размечтался, — нахмурился Еранцев. — На царскую охоту собрался.
— Скажешь, на царскую! — рассмеялся Игорь. — Со стариканами-то? Скорее всего, как в том анекдоте… Петух бежит за курицей и думает: «Не догоню, так хоть согреюсь». Застоялись, Миша, застоялись…
Мотор «Волги» дрогнул, машина развернулась, так что Еранцева сперва вдавило в заднюю стенку, потом в боковую дверцу. Игорь, глядя вперед исподлобья, напористо погнал машину по тряскому проселку. Дорога дыбилась, сопротивлялась, но Игорь был упорен, нет, не дрогнет, все сделает по-своему…
Выехав на шоссе, он навалился на руль, пускался наперегонки, едва впереди показывалась попутно идущая машина. Пожуркивали внизу колеса, гулом наполнялся кузов, а Игорь все нажимал. Он, азартно блестя глазами, поминутно заглядывал в лицо Еранцева, безучастного, казалось, ко всему.