— Ага-а! — каждый город, каждый населенный пункт встречал радостным криком Котька. — Сережа — ура! Костя — ура!!
Так и застали его отец с матерью — орущим оглашенно под репродуктором. Мать поцеловала, шепча что-то о счастье, отец исколол усами, прошелся щекой по щеке, как теркой. Облобызал и пришедший с ними Дымокур, отравил табачной гарью.
Повезло нынче Котьке на поцелуи. Сначала Капа приложилась, теперь мать с отцом и Удодов сверху. Только сестричка забыла, да уж ладно: ей все время некогда.
— Христа-спасителя так не ждали, как этот день! — весело сказал Осип Иванович и подмигнул Дымокуру. — Не грех бы в честь праздничка и вспрыснуть. Не возражаешь, Ульяна?
— Да че она будет поперек-то идти! Как обчество, и все тут. — Дымокур осклабился корешками прокуренных зубов, наблюдая, как Осип Иванович достает, из-за пазухи полушубка зеленую фляжку, как бережно — не упала бы — выставляет на стол.
— И разживутся где-то! — удивилась мать.
— Литра плавает по дну! — Дымокур потер ладонями, упал в них лицом и со вскриком чихнул.
— Правда твоя, — кивнул Осип Иванович.
Дымокур чихнул еще, поднял на Ульяну Григорьевну мокрые глаза.
— Ничо-о, — успокоил он и мослатой рукой подоил бороду. — Мы еще добудем, по стратегии.
Поняла Ульяна Григорьевна, на какие такие золотые приобрели они выпивку, но ничего не сказала, только посмотрела улыбчиво на Котьку, дескать, пусть их пропивают, ты у меня надежный зато. Отец хвастал, эва какую рыбину выволок, можно будет пирог завернуть, мучка есть.
— Пейте, благословясь. — Она засуетилась, собирая на стол нехитрую закуску. — День-то особенный!.. То-то сон сегодня высмотрела. А утро какое было! Ровно знамена развесило — красно да а́ло. Вот оно — знамение.
— Верно, Ульянушка, — поддержал Дымокур, сваливая у порога на пол свою огромную доху. — Знамение, оно завсегда наперед являться до́лжно. Перед первой мировой, импиристической, эвон какая метла огненная на небо явилась. Сам видел. Связана честь честью, только огненна, даже прутовье топорщится. Ну и че? Подмело людишек цельный мильён, а то и поболе… А вот намедни иду, а оно под ноги…
— Садитесь, мужики, закусите чем бог послал, — вмешалась Ульяна Григорьевна, зная, что, не сбей сразу с толку Филиппа Семеновича, будет всякую чепуху городить, изведет совсем.
Мужики степенно расселись, уладились за столом.
— Таперича, значится, так; — щурясь на фляжку в руках Осипа Ивановича, гнул свое Дымокур. — Иду, а оно под ноги — шасть!.. Голос подает ни на че не похоже. Нет таких звуков ни у кого в наличии. Нагнулся я, глянул — батеньки мои! Верещуха!
— А что оно такое? — Осип Иванович задержал фляжку над стаканом.
— Ты, Оха, лей-лей. — Дымокур пригнул его руку. — А Верещуха-то? Кто ее знает, что оно такое. Верещуха, и все тут.
— Чудно́! — Осип Иванович крутнул головой, хмыкнул.
Буль-буль-буль — и полнешеньки стаканы, водка в них колышется, свет отбрасывает, аж зажмурились мужики. «Ну-у!» — сказали. Удодов опять бороденку подоил, только теперь торопливо, и — цап стакан — потушил его ясные грани плоскими пальцами. Ульяна Григорьевна тоже рюмочку подняла, чокнулась.
— По полному, за победу полную! — складно провозгласил Осип Иванович и быстро выпил. Мать губы помочила, сморщилась и, отчаянно махнув рукой, допила до дна. Дымокур пил долго, сквозь зубы цедил. Раньше злой был на спиртное, а теперь где его достать? Вот и растягивал удовольствие.
Котька сидел с краю стола, доедал суп, прикусывая от хлебца. Оладушки холодные, отпотевшие, приберег. Их можно погодя, погодя даже лучше.
Дымокур вынул из кармана головку чеснока, размял в ладонях, раскатал по столешнице белые зубочки. Осип Иванович натер хлебную корочку чесночинкой, хитро, с улыбочкой начал приступать к Дымокуру:
— Так все-таки на что оно похоже, Вереща твоя или как там ее? Может, кошка была? Так она мяукать должна, натурально.
— Кто знает, — уклонился Филипп Семенович. — Ты, Оха, грамотей, вот и кумекай, чо оно и кто, по-научному. А я одно знаю: могет и кошкой перекинуться. Всякое обличье у ей в запасе. Если увидел да признал в ей Верещуху — быть в богатстве и радости. Вот и сбылось. Радость у нас есть, а богатство наживем, верно, Ульяна?
Постучалась и вошла Катя Скорова. Первым делом — объятия и поцелуи. Что ни говори, а Катюша почти член семьи.
— В клуб идемте. Неля просила сказать — обязательно надо прийти. Военные приехали, над которыми фабрика шефствует, будут подробности сообщать, даже концерт красноармейский привезли.