Капа на Нелькино поведение вроде бы ноль внимания, но лицом еще бледнее стала, а в глазах родниковой сини блесточки бесшабашные захороводились.
— Пригласили, так разденусь! И стряпаться, мамаша, помогу!
Громко сказала, с вызовом и улыбнулась подкрашенными губами, блеснула заставой ровных зубов.
«Прямо боярышня писаная», — подумала Ульяна Григорьевна, помогая Капе снять черную потертую жакетку, в талии узкую, с растопыренным подолом.
Капа шаль скинула, бережно сложила уголок к уголку, потом треугольником свернула. Стояла будто с конвертом фронтовым, не зная, куда положить. Ульяна Григорьевна взяла, на полку устроила.
— Спаси-ибочки, — пропела Капа и носком на запяток бурки наступила.
— Обувку-то не сымай, не надо! — Ульяна Григорьевна не дала Капитолине разуться, за руку провела в кухню, усадила у печи. Сама села напротив, улыбнулась поласковее.
На Капе хорошее креп-жоржетовое зеленое платье, стянутое белым ремешком. На шее, в два обмота, шелковое кашне, за концы его, на высокой груди, цеплялись Капины руки — маленькие, с обгрызенными ногтями.
И сидела она напротив Ульяны Григорьевны, не смея снять кашне, смотрела на нее с плохо утаенной в глазах тревогой, силясь понять — зачем позвали? Письмо ли Костино пришло к ним, что и ее касается, или то страшное, что присылают не в какой-нибудь чужой, а родительский дом?
От догадок этих к сердцу подступило дурное, поворочалось в нем, скаталось в больной комок, и комок тот пополз вверх, распер горло, отнял дыхание: «Неужели похоронка?» Иначе с чего бы Неля влетела к ней в избу и выкрикнула со злом, как ударила: «Иди, мать кличет!»
Но Ульяна Григорьевна была спокойна, глядела ласково. Капа сглотнула комок, потянула в себя воздух. Вздох получился тяжкий, прерывистый, она тут же выдохнула освобожденно, обмякла, будто лишилась костей, и зажмурилась, стараясь загнать назад выступившие слезы.
— Чо ты, доченька? — встряхнула ее Ульяна Григорьевна. — Чо ты, не смей! Все хорошо у нас, все ладно.
Капа еще ниже опустила голову, шепнула в коленки:
— Позвали же, говорили… стряпаться.
— Дак будем, девонька, будем! Грейся пока.
Ульяна Григорьевна своим много раз пуганным сердцем поняла, от чего только что освободилась Капитолина. Она сочувственно и благодарно прижала ее голову к своему животу, гладила ладонью по холодной щеке.
— Бог милостив, дождемся. Дожде-емся. Сил всяких лишимся, а веру сохраним. Бабья вера что щит. Этак всегда было, да-а. Ты картошку давай-ка помельче настругай, а я схожу мяска принесу. Счас бабью гулянку закатим, а чо нам? Ничо-о! Рождество!
Капа будто только и ждала, чем бы занять руки. Вскочила, принялась за дело. И пока Ульяна Григорьевна натягивала курмушку, видела: Капа раз-другой мазнула по глазам тылом ладони с зажатым в ней ножом, утерла неунятые слезы.
Неля с Катей были в комнате. Оттуда несся приглушенный разговор, там нет-нет да и прыскали от смеха, что-то уронили, взвизгнули и тут же захохотали. Ульяна Григорьевна чем-то стучала в кладовке. Вернулась с добрым куском мяса, спустилась в подполье, подала Капе баночку соленых грибов, попросила миску и наловила из бочонка ядреных, с ознобными пупырышками, соленых огурцов, выставила банку варенья. Капа только ладошками всплескивали от такого расточительства. Толстая крышка с медным кольцом плотно легла на свое место, но в кухне все еще пахло благополучным погребным духом: кадушной рассольной истомой, смородиновым листом, картошкой.
Настенные ходики между тем настукивали, маятник мотался туда-сюда, подталкивал стрелки к двенадцати. Стол накрыли. Ульяна Григорьевна сходила к девчатам в комнату, позвала. Зашла в боковушку к Котьке.
— Сынок, милости просим, — ласково пригласила Ульяна Григорьевна.
Котька встал нехотя, место за столом занял поближе к дверям, чтобы уйти незаметно, когда захочется. Какое застолье, если Вики дома не оказалось, а где она — никому не известно. Да еще Ванька рассказал такое, отчего никакой праздник не отвлечет.
Пришла Катюша и уселась плечом к плечу с Ульяной Григорьевной, Капа — напротив. Скоро явилась Неля в новом платье, туфельках. Стриженые волосы понизу изогнулись гребешком, порыжели. В кухне запахло палениной. Ульяна Григорьевна покосилась на Катю. Та тоже прифрантилась. Она знала, что девчата над собой выкамаривали: круглый напильник на деревянной ручке в печке нагреют — и ну друг другу волосы портить. Жженым войлоком воняет, слезы из глаз сыплются, а они знай хохочут, дурочки.
Неля с прищуром — так она себе больше нравилась — оглядела застолье. Капа невольно отодвинулась с табуреткой на самый край. Неля одну руку за спину завела, другую вытянула перед собой и плавно повела, как на сцене делала.