«Ах, если бы у меня сразу хватило сообразительности, — думала теперь Фенела, — забрала бы я эту записку у Саймона и сожгла…»
Однако с обреченным чувством она тут же подумала, что ее поступок несомненно обнаружился бы рано или поздно и лишь навлек бы на них еще больше неприятностей.
Увы, если бы черным по белому не излила Илейн в этой злополучной записке свои пылкие упреки Саймону, возможно, тогда бы…
Фенела резко выпрямилась, тряхнула головой. Что толку в пустых рассуждениях?
Факт остается фактом: Илейн лежит сейчас при смерти, а в руках полиции находится письмо, где говорится, что она готова была покончить с собой из-за Саймона Прентиса.
Кровь стынет в жилах при воспоминании о зрелище, открывшемся их глазам, когда они обнаружили Илейн лежащей на полу спальни, и память об этом настолько врезалась в сознание Фенелы, что девушке казалось: это видение будет преследовать ее всегда.
Первой нашла самоубийцу My. «Ох, как назло!» — тоскливо думала Фенела; но именно так обычно и происходит в нашей жизни…
После завтрака Саймон небрежно бросил:
— Сбегай-ка, скажи Илейн — я, мол, подумываю отправиться в Лондон сегодняшним поездом. Так что, если хочет, пусть присоединяется.
— Ты сегодня уезжаешь? — осведомилась Фенела с противоположного конца стола.
Он улыбнулся дочери, однако в улыбке его проглядывало (как с любопытством заметила Фенела) нечто стыдливое и даже слегка виноватое, а в голосе прозвучали извиняющиеся нотки:
— Ну вот, больше я не буду тебе глаза мозолить… Во всяком случае, некоторое время.
— Ты же знаешь, мне не хочется, чтобы ты уезжал, — сказала Фенела, — но…
— Ну же, ну же, продолжай! — поддразнил ее отец.
— Что ж, и продолжу, — отважилась Фенела. — По моему глубокому убеждению сцены, подобные вчерашней, сказываются на My далеко не лучшим образом.
Она сама испугалась своей смелости — такая откровенность, да еще прямо в глаза отцу… Саймон не очень-то покорно сносит попреки. Вот и сейчас он резко вскочил из-за стола и отошел к окну.
— Это я для таких страстей староват становлюсь, — буркнул он. — A My что сделается? Она ребенок еще…
— Ей уже пятнадцать! — воскликнула Фенела. — И у нее обостренное восприятие подростка! Саймон, ну неужели нельзя…
Слова просьбы замерли у нее на губах, потому что в этот миг до них донесся отчаянный вопль My — она выкрикивала их имена и звала на помощь.
— Папа! Фенела!!! Скорее… ой, скорее сю-да-а!
Фенела стрелой взлетела по ступенькам и оказалась наверху несколькими секундами раньше Саймона. И она уже успела ощупать Илейн, почти убедиться, что та мертва, когда отец наконец показался в дверях спальни.
Написав в приступе бешеной ярости, в минуту отчаяния письмо, исполненное страдальческой горечи, боли и злобы, Илейн приняла огромную дозу наркотика, а потом — как заподозрила Фенела — пожалела о содеянном.
Как только сознание несчастной самоубийцы начало погружаться в пугающее забытье, Илейн с трудом сползла с кровати и с неимоверными усилиями попыталась добраться до камина, где болтался шнурок от звонка.
Бедная женщина не могла знать (вздохнула про себя Фенела), что этот звонок не работает — как, впрочем, и вообще почти все звонки в доме…
Илейн рухнула на пол, широко раскинув руки, а слегка скрюченные пальцы делали ладони похожими на хищные лапы ведьмы. Выражение лица ее было просто ужасно: выпученные глаза, оскаленные зубы… Неудивительно, что My с криками вцепилась в Фенелу и билась в приступе неописуемого страха.
Послали за доктором. По всей видимости, в личности врача в очередной раз проявился злосчастный рок, постоянно преследующий семью Прентисов. Вот когда Фенеле пришлось по-настоящему пожалеть о смерти старого доктора Хендерсона, пользовавшего их чуть ли не с самого раннего детства!
Новый доктор, по фамилии Вуд, был молод, образован и бесчеловечен. Обитателей деревни последнее обстоятельство, правда, не особенно заботило: болезнь есть болезнь, ее надо лечить, а остальное — вопрос второстепенный. Старый доктор Хендерсон говорил перед смертью: «За свою жизнь мне удалось исцелить столько же душ, сколько и тел, и, надеюсь, я немало преуспел в этом деле!»
Доктора же Вуда чужие души вообще не волновали — хуже того, с первой же секунды его появления в доме Фенела инстинктивно почувствовала, что молодой врач заранее предубежден как против самого Саймона Прентиса, так и против членов его семьи.