Кажется, я волновался сильнее других. Вот она, тайна, раскрытие которой объясняет так много непонятного в строительстве Глубинного пути, в поведении Ярослава Макаренко, автора идеи сверхскоростного движения!
Но как он этого добился? При чем здесь герметизация? Это пока для меня было непонятно и еще больше разжигало любопытство.
5. САНАТОРИЙ "СОСНОВОЕ"
Полковник Шелемеха получил радиограмму: "Положение Лиды безнадежно. Требую разрешения на эксперимент. Барабаш".
Станислав показал мне телеграмму и сказал:
- Ты знаешь, я занят и выехать не могу. Ты смог бы поехать в санаторий вместо меня? Я дам тебе машину, и ты успеешь туда попасть еще сегодня.
Отказать Станиславу я не мог. Действительно, я был единственный близкий его семье человек, который немедленно мог отправиться в санаторий "Сосновое".
- Что за эксперимент? - спросил я.
- Ну, ты ведь, кажется, знаешь, что Барабаш последние годы работал над проблемой лечения рака. Он добился определенных успехов, но исследования его еще не закончены. Прежде чем применить разработанный им метод к людям, необходимо испытать его на животных... Недавно Барабаш писал мне, что, когда Лиде станет совсем плохо, он попросит у меня разрешения сделать эксперимент немедленно. На это предложение я тогда ничего ему не ответил. А сейчас... Что ж, сейчас придется согласиться. Я дам ему телеграмму... Так ты поедешь?
- Можешь не спрашивать, - сказал я. - Давай машину. Шофер мне не нужен. Через полчаса выезжаю. А телеграммы о своем согласии не посылай. Передай со мной письмо Барабашу. Я должен на месте убедиться, действительно ли положение Лиды безнадежно. Ведь эксперимент угрожает ей смертью!
- Смерть наступит и без эксперимента. А он дает хоть маленькую надежду...
Что можно было против этого возразить? Я был о Барабаше неплохого мнения, но довериться ему безоговорочно... Не знаю, хватило ли бы у меня духу для этого.
Станислав телеграфировал Барабашу согласие и предупредил его о моем приезде, добавив на всякий случай, что дает мне право принять окончательное решение.
Малолитражная машина, на которой я ехал, могла пробежать четыреста километров без дополнительной заправки...
"Сосновое" лежало среди густых лесов, километрах в полутораста от столицы. Чем ближе я подъезжал к санаторному городку, тем меньше мне встречалось автомобилей. Последние километры я ехал глухой лесной дорогой.
За одним из многочисленных поворотов показалась большая поляна. На ней стояло несколько домов. Среди них, ближе к лесу, возвышалось двухэтажное здание с верандой, украшенной резными деревянными колоннами.
Я остановил машину и направился к главному входу.
Навстречу мне вышла санитарка в белом халате и спросила, кого мне нужно.
- Могу ли я видеть доктора Барабаша?
- Он занят и сейчас никого не принимает.
- Назовите ему мою фамилию. Я Кайдаш.
Санитарка исчезла в коридоре. Я остался в вестибюле. Тут царила особая тишина, какая бывает только в больницах, где лежат тяжелобольные.
Через минуту сквозь стеклянную дверь я снова увидел санитарку, а за ней Барабаша. Ковер на полу в коридоре заглушал их шаги. Барабаш подошел ко мне и молча пожал мне руку. Он был бледен и печален.
Жестом он пригласил меня к себе.
- Как Лида? - спросил я, когда мы очутились не то в кабинете, не то в лаборатории.
Рядом с письменным столом там стояли столики с разными приборами и многочисленными бутылочками.
- Ее положение безнадежно... с точки зрения современной медицины, тихо ответил Барабаш.
- То есть?.. - я старался сохранить спокойствие.
- То есть средства, которыми располагает медицина теперь, помочь ей не могут... Жить Лиде осталось два-три дня... два-три дня... - едва слышно повторил Барабаш.
Боясь, что и мой голос начнет дрожать, я немного помолчал.
- А... а эксперимент?
- Эксперимент дает какую-то неясную надежду... Я только что закончил опыты на кроликах и выяснил, что злокачественные опухоли можно лечить большими дозами открытых мною лекарств.
- Рак тоже?
- Да. В большинстве случаев последствия лечения были вполне удовлетворительны.
- Но было и иначе?
- Около двадцати процентов случаев окончились немедленной смертью. Полгода назад смертью заканчивались семьдесят процентов. Если бы мне еще год поработать! Один только год!.. Тогда я был бы совершенно уверен.
- Неужели нельзя подождать несколько месяцев?
Барабаш грустно посмотрел на меня.
- Если бы было можно, Олекса Мартынович! Три дня - это самое большее... Но конец может наступить и раньше.
Я понимал его. Но я должен был все взвесить.
- А что говорят другие врачи? - спросил я.
- Сегодня утром состоялся консилиум. Все без исключения врачи согласились с моим прогнозом. Итак, последнее слово за вами. Этого требует Станислав. Больную мы не спрашивали и спрашивать не будем. Она до сих пор не знает, что с ней. Так лучше. По крайней мере, мы можем подбадривать ее. А какое это имеет значение, вы, надеюсь, и сами понимаете.
Снова я с минуту молчал.
- Еще один вопрос... Это сложная операция?..
- Очень сложная. Вот почему мне не хотелось бы тратить ни минуты на лишние разговоры... Нужно сделать несколько уколов - ввести мои лекарства непосредственно в раковую опухоль. Уколы сразу же вызовут резкое повышение температуры и повлияют на работу сердца. Оно может даже остановиться. Мы заставим его работать с помощью построенного мной электроприбора. Кроме того, мы будем непрерывно делать больной искусственное дыхание, будем давать ей кислород...
- Когда вы думаете начать операцию?
- Чем скорее, тем лучше...
Я видел, что Барабаш не запугивает меня. Очевидно, состояние Лиды было таково, что он не мог не отважиться на операцию, хотя и не был уверен в счастливом исходе. Иначе поступить он не мог.
Но я еще не решался сказать последнее слово.
- Я хотел бы увидеть Лидию Дмитриевну до операции...
- Хорошо. Только ни единым намеком не давайте понять, в каком она тяжелом состоянии. Наоборот, вы должны всячески уверить ее, что скоро ей станет легче, что она будет здорова.
В голосе и взгляде Барабаша чувствовалась какая-то новая, покоряющая сила.
- Пойдем.
Барабаш повел меня в палату, где лежала Лида.
Больная занимала большую, светлую комнату. Возле постели стоял столик, за которым сидела дежурная сестра. Лида лежала с закрытыми глазами.
Когда я подошел к постели, она взглянула на меня. В ее взгляде были равнодушие и страдание. Но вот она узнала меня. По ее губам промелькнула едва заметная улыбка.
- Добрый день, Лидия Дмитриевна, - проговорил я, стараясь казаться бодрым и веселым, хотя волнение сдержать было трудно.
На выручку мне пришел Барабаш. Голос его звучал так мягко и спокойно, что я невольно взял себя в руки.
- Старый друг приехал, - сказал он, кивая на меня. - Привез привет от Станислава и от всех.
Лида протянула мне исхудалую руку и показала глазами, чтобы я сел возле нее.
- Как живет Стась? - тихо спросила она.
- Он сейчас в командировке. Как только приедет, сейчас же будет здесь, - ответил я.
- А к тому времени тебе непременно станет легче, - уверенно сказал Барабаш. - Сегодня должен прибыть новый препарат. Опыты показали, что он чудесно действует в случаях, подобных твоему.
Лида устало закрыла глаза. Сколько раз в день, очевидно, слышала она такие успокаивающие слова! Но лучше ей не становилось.
Барабаша позвали. Сурово посмотрев на меня, он вышел. Но теперь я и сам знал, как мне следует вести себя.
Дежурная сестра вышла вслед за доктором. Мы остались с Лидой вдвоем.
С минуту она лежала неподвижно, потом раскрыла глаза и, поднявшись на локтях, осмотрела комнату.
- Давно мы с вами не виделись, Лидия Дмитриевна, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
- И, верно, больше не увидимся, - тихо проговорила девушка.