Глаза Даники, юные, но такие древние, уставились точно на меня. Волшебница кивнула.
— Они — это отражение нас. В истории каждого народа были такие страницы. Тёмные.
— И они всегда заканчивались, — я осознал, что всё ещё удерживаю её в своих объятиях.
— Заканчивались, — слабо улыбнулась девушка. — Обычно объединение происходит на фоне общего врага. Это удобно. Даже Нанв объединился и воспрял из пепла.
— А теперь продолжает пылать огнём, — криво усмехнулся я, а потом отпустил её. Даника никак не отреагировала на собственную свободу, лишь сместила фокус взгляда на поле боя.
Ситуация там, как и ожидалось, успела поменяться. Неопытных новичков оттеснили ветераны, которые легко и непринуждённо уничтожали древние костяки. Трупы плохо управлялись, были хрупкими и не имели нормального оружия. Ржавые зазубренные клинки ломались от первого же удара.
Противник, справившийся с волной страха и дезориентации, решительно контратаковал, сметая едва дёргающуюся нежить. Логично — это не шедевры Империи, когда мёртвые тела бальзамировали, расчерчивали рунами, а кости обращали артефактами. Когда каждый сантиметр тела пропитывали эликсирами, когда надевали мощнейшую броню…
Мёртвые легионы, под командованием умелых некромантов, выигрывали Дэсарандесу немало кровопролитных боёв.
С собой он, правда, некромантов почти не взял. Без своих мертвецов они слабы, а император не дурак — понимал, что поход может затянуться на срок более чем в два года. А значит, шедевры артефакторики будут брошены.
И хорошо, что не взял. И так с трудом сумели отбиться.
Здесь же были наскоро поднятые хрупкие костяки. Они ломались, рассыпались, обращались в костяную пыль. Пошатнувшийся боевой дух врага воспрянул вновь.
— Похоже им суждено снова пережить поражение, — вздохнул я.
Даника тоже вздохнула:
— Они дали нам немного времени. Позволили отдышаться, глотнуть вина из фляжки, утереть пот, перезарядить ружья и крепче схватить меч. Этого хватит, чтобы выдержать ещё один раунд.
— Твоя правда. Могло не быть даже такого.
— Не забывай, Изен, — взглянула она на меня своими широко открытыми глазами, — если бы они победили в той, давней войне, то поступили бы со своими врагами точно также… — девушка быстро заморгала. — Мало в людях добра. Очень мало.
Это прозвучало дико в устах такой молодой девчонки.
Нельзя забывать о памяти. О том, что она не первая и, скорее всего, не последняя. Её голосом говорят поколения колдунов.
— Чем меньше его, тем ценнее, — пожал я плечами.
— Не следует искать его на поле боя, маг, — нахмурилась Даника. — Битва любит безумие и ярость, никак не милосердие. Она несёт ужас, столь старый и тёмный, что он обжигает даже землю. А ты, мой избранник… — девушка едва уловимо улыбнулась, — не закрывай глаза, потому что мы ещё не закончили.
Она стремительно развернулась и обратилась вороной, стремительно скрывшись где-то вдали — на другом берегу, за полосами пыли и поднимаемых беженцами брызг.
Пока мы живы, — подумалось мне, — мы можем всё поменять в любой момент, в любую секунду. Просто уйти. Просто начать заново. Обрезать волосы или бороду, набить морду тому ублюдку, который всегда раздражал, признаться любимой женщине, даже если она не знает о твоём существовании. Мы можем жить. Так, как хотим. И отвечать за всё, что сделаем. А они… мёртвые… уже этого не могут. Им остаётся только одно — лежать в земле. И повезёт, если найдётся человек, который придёт к могиле, смахнёт пыль с камней и расскажет, как у него идут дела. Признается в том, что не успел сказать при жизни.
Жизнь — величайшая награда. Самое ценное, что есть. И сейчас мы жертвуем собой, чтобы спасти других. Убиваем врага, ровно как те, поднятые трупы, лишь бы не дать ему добраться до нашего народа.
Я опустил голову, а потом сморгнул непрошеную влагу. Всё, Изен. Соберись. Ты отдохнул и остыл. Пора.
Посмотрев на немного уменьшившуюся колонну, я перевёл взгляд на солнце, которое приближалось к горизонту. День понемногу уходил, а переправа в самом разгаре. Даже здесь мне слышались вопли тех, кому не повезло сорваться в глубину опасных вод: детей, женщин и стариков. Самых слабых представителей колонны. Эти люди соскальзывали и уже не появлялись над водой — уходили куда-то вглубь, навсегда скрываясь под волнами. Не оставалось даже эха.
Всадники Нарвина пытались хоть как-то контролировать их: удерживать по краям и давить панику, организовать хотя бы подобие порядка. Они вели себя словно опытные пастухи: гнали вперёд стадо безмозглого скота, пользуясь при этом длинными жердями: не давали разбегаться, лупили по плечам и ляжкам, периодически приходилось и по лицу.