Личное войско Силакви, конвоировавшие императрицу, без колебаний двинулись вперёд, возможно, воодушевлённые видом своих товарищей, выстроившихся в ряд на лестнице перед храмом Хореса. Несмотря на ярость, заставляющую воинов бить мечами в ножнах, ломая кости и нанося чудовищные гематомы тем горожанам, что попадались под руку, их продвижение было в лучшем случае бессистемным.
Мирадель поймала себя на том, что смотрит налево, поверх толпы — на обелиски значимых людей, сделавших для Империи столь много, что заслужили упоминание в хрониках. Среди кричащей толпы они торчали, как наконечники копий. Женщина мельком увидела каменное лицо своей предшественницы, Янлиенны, подарившей Дэсарандесу Аелиноса и Финнелона. Отчего-то это вызвало у неё кошмарный, удушающий приступ страха.
Императрица видела группы людей с самодельными знаками Хореса, которые, в приступе божественного рвения, ножами наносили себе на тело ритуальные символы. Видела рисунки, которые поднимали на глиняных табличках ухоженные, мозолистые и даже покрытые язвами руки. Крики эхом отдавались в небесах, словно гогочущий рёв несомых противоречивых воплей. Каждый второй удар сердца она, казалось, улавливала какой-то отзвук криков: «Предательница!», «Казнить её!» или «Кровавая императрица!» Каждое мгновение Милена видела, как какой-нибудь горожанин завывал от восхищения или плевался ненавистью. Она видела мужчин, запутавшихся в сражающихся толпах, бьющих друг друга по плечам, протягивающих руки, чтобы схватить кого-нибудь за волосы или порвать чью-нибудь одежду. Мирадель мельком заметила, как какой-то горожанин ударил другого ножом в горло, а потом толпа поглотила оба их тела.
Неистовствовавшие люди набросились на отряд рыцарей веры, и в течение нескольких мгновений он был побежден, разбит на отдельные сражающиеся сгустки. Милена даже почувствовала, как её хватают чьи-то руки — платье было разорвано от плеча до локтя. Фраус Гарбсон заорал, его тренированный в бою голос прозвенел сквозь шум, приказывая своим войскам обнажить мечи. Крепко зажатая в затянутых перчатками руках, женщина видела, как солнечный свет мерцал на первых поднятых клинках, видела, как кровь поднималась сверкающими алыми нитями и бусинами…
Крики превратились в вопли.
Осаждённая рота возобновила наступление, теперь скользя по крови. Храм поднялся над ними, чёрный и неподвижный. И откуда-то Милена знала, что Киан ждет её в прохладном сумраке за позолоченными дверями…
Святейший высший жрец Хореса… Интриган и убийца, забравший её трон.
Всё это время, начиная с убийства Карсина, с которым так легко разделались, несмотря на его высокое положение и уровень сил, и заканчивая лестницей центрального храма, она пребывала в каком-то трансе. Тело Мирадель как-то двигалось, она каким-то образом куда-то плыла. Даже борьба с буйной толпой, которая несколько раз срывала с неё одежду и бросала на колени, происходила как будто где-то вдалеке.
Всё это почему-то казалось нереальным.
Но теперь… Ничто не могло быть более реальным, чем Киан.
Она подумала о том, как её муж обращался с вождями и правителями народов, с которыми враждовал. С теми же кашмирскими и сизианскими вельможами. Одного кашмирского визиря он ослепил, а затем голого заколол перед самыми южными воротами Родении, столицы Кашмира. Другого, из Сизиана, император выпотрошил на глазах у его визжащих детей.
Милосердие ничего не значило для Дэсарандеса, если только он не использовал его для каких-нибудь своих запутанных целей. А учитывая суровость Империи Пяти Солнц, жестокость, как правило, была более эффективным инструментом.
Высший жрец был человеком той же породы. Деятельным, властным, умным… и общающимся с Хоресом. Таинственным богом, постичь которого не мог никто из ныне живущих, кроме, может быть, её супруга.
«То, что сейчас произойдёт, полностью зависит от моей пользы. Но с императрицами, особенно теми, кого приходится дискредитировать ради власти, редко поступают милосердно», — подумала она.
Осязаемый ужас. Её тело содрогнулось, словно пытаясь освободиться от самого себя.
Милена была близка к смерти. После всего, что она видела и пережила… Она думала о своих близких. Тех, кого могла назвать друзьями и к кому испытывала тёплые чувства, но перед глазами возникло лишь лицо Ольтеи, которая лежала в лазарете, ожидая выздоровления. Лежала… тогда. Но что сейчас⁈