— Предубеждения, — перебила его императрица, вытянув губы в кислую линию. — Продолжай.
Женщина осторожно потёрла запястья, моргая, как если бы ей в глаза попал песок. Она никак не могла отделаться от потрясения и недоверия. Простое недоразумение? Так ли это было? Сколько людей погибло? Как много таких людей как… как Карсин?
— Я давно знаю, — Киан сложил руки за спиной, — что из всех инструментов, самым полезным Дэсарандес находит невежество. И всё же я поддался тщеславию, которое терзает всех мужчин: я считал себя единственным исключением. Я — ещё один человек, способный разговаривать с Хоресом. Путь уверенности — это просто иллюзия, порождённая невежеством. Я убедил себя, что император выбрал твои руки, которые были слабыми и одновременно не испытывали особой охоты править, потому что он считал меня угрозой. Потому что он не доверял тому, куда меня могло привести желание исполнить божественную волю.
При всём смятении Мирадель, эти слова горели особенно ярко — вероятно, потому, что она повторяла их с такой болезненной частотой:
— Так же, как он не доверял никому из своего окружения, — произнесла женщина.
— Да… Дэсарандес не доверяет никому, — Силакви серьёзно кивнул. — За долгую жизнь он слишком часто сталкивался с предательством, а потому попросту отучился это делать.
— Даже Хоресу? — нахмурилась императрица.
— Думаю, что да, — неуверенно пожал он плечами. — Это не паранойя, но что-то весьма близкое. Ты была бы потрясена, Милена, если бы узнала, как каприз и тщеславие искажают интеллект. Люди всегда бросаются в лабиринты размышлений не для того, чтобы заблудиться в погоне за истиной, а для того, чтобы скрыть свой личный интерес в тонкостях, и таким образом сделать благородными самые грубые желания. Так месть становится справедливостью, а паранойя — осторожностью.
Мирадель ощутила, как будто кто-то туго затянул шнурок на её груди.
— Ты убедил себя, что Дэсарандес просто боится довериться тебе?
— Верно, — протянул он. — А почему бы и нет, когда люди так регулярно загоняют свой интеллект в ярмо корыстной глупости? Я — верный слуга, и Хорес тому свидетель. Но происходящее… император проигнорировал начавшийся между мной и тобой конфликт со столь вопиющей открытостью, что становилось очевидно: в этом крылся какой-то план. Но какой? Почему он позволил двум самым близким и верным сторонникам вцепиться друг другу в глотки?
Жрец взглянул на кандалы, брошенные у ног Милены, и женщина заметила капельку крови, стекающую с одного из её пальцев.
— Он хотел, чтобы мы сами урегулировали этот конфликт, — произнесла она то, что повторяла самой себе раньше. — Знал, что итоговое решение, которое мы найдём, станет лучшим, — то, во что она должна была верить.
— Тогда почему Дэсарандес ничего не предпринял, когда я осуществил переворот? — спросил Киан. — Почему не вмешался и не восстановил справедливость, показав, что в своей грызне и неспособности понять обстановку, мы перешли черту? У него достаточно осведомителей, позволяющих знать о каждом чихе, происходящем в Ороз-Хоре.
Этого Мирадель не знала. Императрица вытерла слёзы, горевшие под её веками, но грязь с пальцев только усилила жжение.
— И тут меня осенило, — продолжал Силакви, глядя в глубь закрытого ставнями храма. — Что, если он предвидел неизбежность краха Империи? Знал, что внутренние противоречия достигли апогея, отчего она обречена развалиться, кто бы ею ни управлял? Ты. Я. Вентуриос…
Его голубые глаза буквально прожигали её насквозь. Он казался таким широкоплечим в своём белом с золотом облачении, таким впечатляющим, благодаря своему высокому положению. Милена чувствовала себя тряпичной куклой, стоящей в его священной тени…
— Он знал о крахе, а потому готовился. Но не к развалу, а очищению, — произнёс жрец. — Поэтому Дэсарандесу было нужно то, что сейчас происходит. Чтобы получить повод, инструмент для дальнейших реформ и репрессий. Для преобразования Империи во что-то… иное.
На заднем плане, как и раньше, слышался громогласный рёв, только искажённый другими звуками, превращавшими его в неразборчивый, безличный шум.
— Что ты говоришь? — услышала она собственный плач. — Что Дэс хотел, дабы я потерпела неудачу? Что он хотел, чтобы весь мир, его дом, обрушился на его жену? На всех приближённых, родственников и верных слуг?
— Нет. Я имею в виду, что он осознавал последствия надвигающейся катастрофы, а потому своим бездействием подтолкнул все силы — внешние и внутренние, чтобы они показались на поверхности и дали ему возможность вырвать их одним решительным движением. Очевидно, император хотел вернуться с победой в самый критический момент, а потом, на фоне происходящего, начать переделывать свою страну под новый порядок…