— А женщины-маги? — поинтересовался я. — И женщины-сионы? Исключения, не так ли? Никто и не посмеет сказать обратное.
— У тебя слишком дерзкий верс, Абт. Я бы вписал ему плетей, — лениво выдал Дитлинд, проигнорировав мои слова.
— Я непременно займусь его воспитанием, — слабо улыбнулся Ворсгол.
— А что, Вьет, он верно сказал, — поддержал меня Мантагор. — Ты в своём женоненавистничестве заходишь слишком далеко.
— Я забочусь о дисциплине, чего вам, судя по всему, недостаёт, — мгновенно ответил ему надменный аристократ. — Скажи, Абт, сколько у тебя женщин?
Вопрос прозвучал двояко, хоть и было понятно, что Дитлинд имел в виду. Признаться, на месте Ворсгола я бы непременно пошутил на эту тему. Хех, хорошо, что я не на его месте.
Прикрыв глаза, я невольно ощутил, что слишком расслабился. Долгая дорога, нервы и теперь общение… Такое общение, которое вполне реально было бы услышать где-то среди других солдат. Такое, которое… обыденное. М-да, подобное невольно убивает вражду и заставляет забыть, что эти люди резали наших солдат.
— В моём взводе три женщины, — ответил ветеран.
— И на них засматриваются, так?
— Не на всех, — после короткой паузы сказал Ворсгол.
— На всех, тупица, — поучительно буркнул сотник. — Ты просто не осознаёшь этого. Тьфу. Меня окружают идиоты. И ты, Мантагор, главный среди них.
— У меня нет женщин, — возразил он.
— Мозгов у тебя нет. На хера ты припёрся ко мне, чуть не загнав лошадей, если Зарни направил тебя жечь деревни?
Нависшую тишину прервало возвращение седого слуги с подносом, на котором стояли пыльная бутылка и четыре хрустальных бокала, на тонких краях которого были заметны руны прочности.
— А себе ты бокал не взял? — спросил аристократ. — Неужели я такой тиран, Йомас?
— Э-э… я уже сделал глоточек, господин, — повинился он.
— Правда? — удивился Вьет.
— Проверил, цветочное ли вино, — оправдался Йомас.
— И как? — заинтересовался Дитлинд.
— Не уверен. Наверно. Что такое «цветочное»?
— Хм, полагаю, следует продолжить твоё обучение — в вещах изысканных, — вздохнул сотник. — Цветочное — это противоположное… м-м… древесному. Иными словами, не горькие воспоминания ростка, а нечто сладкое, как ландыш или лютик…
— Это ядовитые цветы, — заметил я, с подозрением покосившись на бутылку.
— Но выглядят прекрасно и нежно, ведь так? — соизволил ответить мужчина. — Сомневаюсь, что кто-либо из нас имеет привычку есть цветы, я лишь привёл яркую зримую аналогию для дорогого Йомаса.
— Ясно, — задумчиво кивнул слуга.
— Тогда не спеши разливать содержимое бутылки по бокалам. Скажи, послевкусие было горьким или сладким?
— Э-э… оно было своего рода густым, господин. Как железо, — пояснил он, заставив меня задуматься.
Вздохнув, Вьет взял бутылку. Он поднёс её ближе и понюхал горлышко.
— Идиот, это кровь из сумки алхимических препаратов нашего отрядного колдуна. Вино находится в соседней, там даже есть пометка. Забирай эту и отнеси обратно.
Морщинистое лицо Йомаса побледнело до цвета пергамента.
— Кровь? Чья? — дёрнулся он.
— Какая разница? — непонимающе посмотрел на него Дитлинд.
Седой слуга разинул рот. Мантагор расхохотался. Ворсгол фыркнул.
— Думаю, что на лице твоего слуги внятно написано, что большая, — улыбнулся я.
У Йомаса подкосились ноги, бокалы со звоном застучали друг о друга, но зачарованный хрусталь спокойно пережил падение.
Нахмурившись, Вьет снова взял бутылку и ещё раз принюхался.
— Что же, — сказал он, возвращая её на поднос, — я не специалист, но мне кажется, что это кровь девственницы.
Хохот Мантагора стал громче.
— И как ты это понял? — удивился Ворсгол. — Сколько не проливал кровь, она всегда казалась мне одинаковой!
— Ну как же? Древесный оттенок, — пояснил Дитлинд, а потом поддержал смех.
Вскоре слуга пришёл в себя и принёс нормальное вино. Разговор начал набирать оборот уже не в плане пустого трёпа, а оперируя к конкретике.