Павлов посмотрел на всех сидевших в комнате, на низко склоненную голову Соловья, на насупленного Корня. Все угрюмо молчат… Наверное, и к ним с этим вопросом обращались не раз. И Павлов не в силах что-либо теперь поправить, изменить. «А почему не в силах? — начинает нервничать он. — Почему не в силах? Ведь это затрагивает интересы самых честных колхозников!»
— А вы, товарищ Корень, на этот счет что думаете? — повернулся он к председателю.
Тот пожал плечами, почему-то взглянул на Соловья. Видно, хотел, чтобы Соловей высказался. Соловей встал, шагнул ближе к столу.
— Не один Трофим Пантелеевич поднимает этот вопрос, Андрей Михайлович, — заговорил он возбужденно. — Я тут недавно сравнительно… но в домах колхозников приходится частенько бывать, беседовать по разным делам житейским. Чаще других возникает этот вопрос. Мы тут советовались и на правлении, и с коммунистами, — он оглянулся с какой-то настороженностью: как, мол, будет принято его мнение. — Надо, Андрей Михайлович, что-то менять! Есть у меня такая мыслишка: лучшим колхозникам, выработавшим определенное количество трудодней, помимо пенсии от государства, платить что-то и от колхоза. Независимо от финансовых трудностей!
Соловей сел. А Павлову оставалось лишь порадоваться такому простому и мудрому предложению. В самом деле, колхоз поощряет большие заслуги колхозника перед артелью. Это будет своеобразной персональной надбавкой к пенсии. Трофим Пантелеевич встал.
— Если бы так решили, товарищ Павлов, — заговорил он, — обиды нашей не было бы… Надо хоть немножко, но подбодрить тех, кто работал изо всех своих сил. А так-то насчет пенсий хорошо помогли, куда там!
— Этот вопрос, Трофим Пантелеевич, полагаю, так и будет решен! — твердо заверил Павлов.
— На том спасибо! — поклонился Трофим Пантелеевич. — Вот и спасибо, — он еще раз отвесил поклон всем сидящим и, накинув шапку на свои седые волосы, вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
А Павлов попросил Корня как можно скорее подготовить список персональных пенсионеров колхоза и оформить решением правления надбавку к их пенсиям.
— Это мы быстро сделаем, — оживился Корень. — А дальше проще будет, Андрей Михайлович. Заработок наших колхозников повысится, так что и пенсии будут выше. А вот ветеранов, которые за работу мало получали, надо, конечно, поддержать. Колхозники пойдут на это… В нашем колхозе таких будет человек тридцать. Добавим рублей по десять в месяц. На этой же неделе мы это и узаконим!
Потом Павлова знакомили с фермой. И тут Павлов приметил, что с парторгом у животноводов большая дружба. То и дело слышно: Арсений Васильевич, Арсений Васильевич… А ведь он совсем недавно в колхозе…
Павлов решил подробнее побеседовать с Соловьем. Да и случай представился: когда они возвращались с фермы, парторг пригласил гостей на обед.
Встретила их жена парторга, Анна Ивановна, миловидная черноглазая женщина. Говорила она быстро-быстро:
— Проходите, проходите, Андрей Михайлович! Только сразу уж извините: мы не устроились еще как следует, все по-походному…
И пока гости вытирали ноги о половик, раздевались, Анна Ивановна успела сообщить, что их дочь осталась у бабушки, потому что в девятом классе учится, а в колхозе только восьмилетка, что сама она учительница, преподает литературу и историю, что они уже обзавелись коровой, но доярка она плохая, и корова «лягается»…
Этот оживленный говорок отвлек Павлова от раздумий. Умывшись на кухне, он стал перед небольшим зеркальцем причесывать волосы и вдруг впервые заметил, что виски у него здорово-таки подернулись сединой, что под глазами набежало много морщинок и что лицо приобрело сановитую округлость…
Шапошников, умывавшийся после Павлова, шепнул:
— Соловей-то тут не Арсений, а Анна Ивановна…
А Анна Ивановна уже тут как тут.
— Поторапливайтесь, товарищи, поторапливайтесь!
На столе гостей ожидали банки рыбных консервов, на тарелке — с десяток яиц, на другой — селедочка, прикрытая кружочками лука, а на большой сковороде — глазунья.
— Усаживайтесь, пожалуйста, — приглашает Анна Ивановна и, подойдя к Павлову, шепотом спрашивает: — Мне поручен дипломатический разговор… К селедочке можно?