— Что именно?
Жиган помолчал, очевидно не решаясь:
— А вот что… скажу напрямик, без игры в прятки: если нужен я вам, то — скажите. Не сейчас, так в любое время, когда занадоблюсь… Когда скажете, тогда и пойду… Любое поручение выполню.
Вершинин вскипел:
— Пошел вон!.. Вон убирайся, вон!
— Не кричи, — спокойно остановил его Пронька, заслоняясь корявой, сильной ладонью. — Шум ни к чему, можете сорвать голос, а меня испугать трудно. А выгнать насильно — еще труднее: вам это опаснее, нежели мне… Прибегут люди: снизу — Горбатов с Якубом, Сотин — за стенкой, рядом живет… Поинтересуются: что за шум, а драки нет?.. И мне придется людям растолковать… Я, конечно, молчать не буду и скажу: он, мол, зазывал меня уговором и подкупом на плохие дела, а я — не пошел на это… Мне могут не поверить, а вам — давно доверия нет: себя-то вы ой-ой как запачкали!.. — И ледяными глазами уперся в глаза Вершинину: — Ты у меня — во! В кулаке. Шепну Бережнову или Горбатову одно слово — и тебя в клетку… А там найдут причину, в протокол запишут полностью… Жалеть вас, кроме Арины, некому, а остальные… и не заметят, что вас не стало: был, скажут, какой-то Вершинин, а теперь — нет… Пришьют правый уклон, вредительство… Подумай, Петр Николаич… Прощевай пока. Завтра вечерком зайду опять.
У Вершинина лязгнула челюсть:
— Зайдешь — пристрелю, как волка!
— Э-э, — отмахнулся Жиган, — этим нас не испугаешь: у меня тоже ружьишко есть, стреляю без промаху… Ни в правого оппортуниста, ни в левого загибщика не промахнемся.
— Не смей болтать! — рванулся к нему с кулаками Вершинин, весь дрожа, и глазами искал ружье.
— Попробуй, — предостерег Жиган. — А лучше всего — помалкивай…
Ничуть не робея, но немного отрезвев, «гость» вышел… В спину ему хотелось запустить табуреткой или, выбежав за дверь, сбросить с лестницы… Вершинин метался из одной комнаты в другую, и было так тесно ему, как никогда не бывало даже в Паранином углу. Стрелка будильника, который почему-то оказался у него в руке, не двигалась с места, а стенные часы, точно набатный колокол, пробили в тишине пять раз… Обессилевший от яростной злобы, Вершинин опустился на кровать, колени дрожали, сердце колотилось неровными толчками. Никогда в жизни он не был так взбешен…
Кто-то постучал в дверь — должно быть, вернулся Пронька. Вершинин угрожающе поднялся, уставясь на дверь. Вошел Горбатов.
— Ах, это вы? — с облегчением вздохнул хозяин. — А я подумал… Садитесь, Алексей Иваныч. — В совершенном изнеможении он придвинул кресло, указав на него рукой.
Но Горбатов оставался у двери:
— Что у вас тут было?.. Зачем приходил Жиган?
— Я знаю так же, как вы, — ответил лесовод, лицо которого было бледно, как беленый холст.
— Мне послышалось… Я подумал, как бы он… не позволил чего лишнего… На чем же «столковались»?
— А что может быть общего у меня с ним?.. Нахал, негодяй, оголтелый пьяница… даже не помнит, куда лезет и что болтает. Трепался тут, — выражаясь его блатным жаргоном… Собирается мстить. — И лесовод, раздраженный, злой, опять прошелся по комнате.
(А сам молча ругал себя: «Вызвал ты нечистого духа своей ворожбой и укротить теперь не сможешь, вот и ври и бойся всего».)
Горбатов молча стоял у двери, что-то намереваясь сказать, но ему мешала эта неистовая взволнованность и раздражение Вершинина.
— Говорил я тогда: прогнать надо. Не послушали, — продолжал Вершинин. — Прощать ему — опасное великодушие… Вот и шатается, мутит воду, интригует, готов на всякую клевету. А мы терпим. — Он взглянул Горбатову в лицо и вдруг понял, что не из-за Проньки пришел тот, а по другой причине… Наталка, конечно, не преминула сообщить ему о поздней прогулке Ариши с Вершининым, и не сейчас ли начнется решительное объяснение… Оказавшийся в невыгодной позиции, Вершинин молчал, выжидая.
— Куда пошел он? — спросил Горбатов. — Не в барак?
— Должно быть… а может, в клуб… непременно затеет скандал.
— Надо туда сходить. — И Горбатов ушел, почему-то не сказав о главном ни слова: или не решился, или несвоевременным показалось объясненье.
Глава III
Схватка
Грузно ввалился Пронька в барак. Не снимая шапки, так и стоял, оперевшись локтем о печь и глядя в пол остекленевшими, мутными глазами.
Бригада только что пришла из лесосеки, и каждый занялся своим обычным делом. Семен Коробов, развернув газету и шевеля губами, водил по строчкам полусогнутым пальцем, читая про себя; Платон Сажин и Ефимка Коробов затопили плиту и чистили картофель в большую кастрюлю; Спиридон Шейкин, сидя на нарах, переобувался.