— Всегда так, — ворчал лесовод, — работают люди хорошо, для дела иногда себя не щадят, а как чуть коснется поближе, так и работу бросают и добро портят… Бегут за спичками, за керосином, а общественное добро хоть все сгори — не жаль…
В голосе его слышал Филипп обиду за людей и стыд.
— Да, темны мы, Петр Николаич, темны… Медведи мы с Кузьмой-то… вот что… и весь секрет тут темнота.
— Да я не только о вас, и не только в темноте дело. — Будто успокаивая Филиппа, Вершинин сказал: — Кирпич вам нынче посылаю, а печники придут завтра…
— Ну вот и гоже. Спасибо за хлопоты. А насчет угля не сомневайся: мы с Кузьмой нагоним… Слышь, что ли? Нагоним!..
Глава III
Как падают сосны…
В сто девятую кулису, которую требовалось разделать экстренно, Вершинин направил коробовцев и сам на другой день поехал проверить.
Артель Семена Коробова в пятнадцать человек, работая парами, тройками, валила столетний сосняк и ельник, лишь не трогая сосновые семенники, отмеченные инструктором. По временам слышались громкие предупреждающие возгласы, затем раздавался хруст ломающихся сучьев и точно выстрел — удар по земле стволом. Эхо ухало гулко, протяжно, и вслед за ним начинали тукать топоры-дятлы: ко-об, коб, ко-об, коб…
Семен работал без шубы, несмотря на крепкий мороз; согнувшуюся спину его, вспотевшую и мокрую, покрывал иней, на русой бороде висели сосульки. Увидав Вершинина, он выпрямился и, стоя под высокой стройной сосной, приветно щурился; в глазах, острых и наметанных, светился здоровый блеск, словно ему только сейчас принесли из деревни радостное известие.
— Ага, вот и гость заявился, — сказал он, снимая перед Вершининым шапку. — Хорошо, когда ближе к массам. — И, тронув глазами комель сосны, сказал Ванюшке Сорокину и Гриньке Дроздову, обминавшим у сосны снег:
— Комелек гожий, пилите пониже.
В нескольких шагах от них трое лесорубов, расположившихся в низинке на бревнах, разговаривали, курили, побросав топоры.
— Эй! — окликнул их Коробов. — Не стой, не стой!.. Попиливать надо…
Остальные работали где-то тут рядом, но их не видно было: еловый подрост заслонял их от глаз Вершинина. В просвете густых елей иногда появлялась Палашка с охапкой мохнатой хвои и исчезала снова.
Сорокин и Дроздов, широко расставив ноги, пилили; острая пила быстро переедала мягкую древесину. Крона сосны качнулась, посыпала вальщиков снежной пылью, а стальное полотнище, сжатое с боков страшной силой, остановилось. Коробов подпер сосну рогатиной, и пила, почуяв простор, засвистала торопливее и звонче. Скрипнула и снова качнулась сосна и, направляемая рогатиной, уронила крупичатый снег, — вслед за ним взвыла вершина, ломая по дороге сучья; прогнувшись посередине, стремительно падал гладкий ствол и через секунду хлобыстнул в землю гулким тяжелым взрывом… Вершинину лишний раз довелось увидеть, как кладут деревья опытные вальщики и какую при этом они имеют сноровку. И похвалил расторопного старика:
— Неплохо, дядя Семен, неплохо. Снимаешь по всем правилам.
— А то как же, — оживился старик. — По-другому не быть. Доверили — оправдать надо. Если я хоть один столб испорчу — меня совесть закусает. До того меня порченый столб доймет, что иной раз — беда!.. Глядишь-глядишь, да какой, мол, я есть мастер, коли брак сделал!.. Ну и стараюсь. — Он вскидывал голову, размашисто двигал руками и, покрякивая, подгонял лесорубов.
Вершинин знал, что Коробов иногда сделает через силу, не пощадит рук и спины, а спиленное дерево в брак не пустит, — зато и считали его надежным человеком, старателем. В его отношении к людям была заметна искренняя теплота и учтивая обходительность.
На снегу — и тут, и там — виднелась неприбранная хвоя.
— Захламили мы делянку, — сказал Коробов. — Сборщик один заболел, Палашка не поспевает, а из лесорубов никто не соглашается. Нам бы еще работничка, а то неудобно.
— Некого прислать-то, — ответил Вершинин. — Я говорил коневозчикам. Они сами разберут дорожку.
— Не больно разберут. Самоквасов вон сучки на дороге собрать так и отказался. Другие, правда, собирали.
Вершинин лазил по глубокому снегу и видел, как, разбредясь по низине, работала артель. Порядку тут все же не было: отдыхают в разное время; вон на груде зеленой хвои сидит Палашка, а вокруг нее увивается Пронька Жиган и зубоскалит; высоченный Платон подтаскивает дрова и сам же укладывает их.
— Э-гей, какого черта! — кричит Платон с досадой. — Я ломай тут, а вы сидеть да зубоскалить?.. А деньги поровну?..