— Ну, что говорить? Сидели они в хате. Мы их окружили. Касьяненко бросил бомбу в дверь.
— Что же, дверь открыта была? — прищурив зеленые глаза, полюбопытствовала Валя.
— Зачем открыта? Касьяненко шибанул ее ногой, она и открылась. Ну, рвануло. Пальба поднялась. Наши палят, они палят. Пятерых бандюг наповал. Одного из наших тоже. А Матвея ранило в руку.
— Сашка, айда к Бойченко в госпиталь. Идешь? — предложила Валя.
— Не пропустят вас к нему. Точно, — сказал Решетняк.
— Тебя, Костя, с твоим умением разговаривать точно не пустят. Мы сами пойдем, без тебя.
…Солнце притекало по-весеннему, деревья одевались в зеленую листву, и даже не метенные с осени улицы с полуразрушенными домами выглядели теперь нарядными.
— Ты, Сашка, только смелее. Будто нам положено, — просила Валя Трояна, подходя к госпиталю.
Но полнотелая санитарка, разбросав руки, заслонила вход:
— Не велено! Не пущу!
— Как не велено?
— Сам начальник госпиталя приказал: не пущать!
Видя, что сопротивление громогласной санитарки им не преодолеть, Валя скомандовала:
— Аида к начальнику!
Им оказался хрупкий щупленький старичок. Он выслушал ребят со скучающим видом:
— Не могу, дети мои. Карантин. Тиф косит, испанка не улеглась А вы сестренка Бойченко?
Вперед выступил Троян и произнес торжественно:
— Мы вместе с Матвеем в ЧК работаем.
— Вы… в ЧК? — начальник госпиталя вздернул брови, подался вперед. — Ну, что ж, дети мои, если так — на пять минут разрешаю.
В длинном узком коридоре На койках, на матрацах, положенных прямо на пол, лежали раненые. Удушливо пахло карболкой. Раненые стонали в бреду и полузабытьи; кто поздоровее перебрасывался негромкими словами, выздоравливающие гоняли «козла» в вечное домино. Ребята всматривались в лица бойцов, если их можно было разглядеть меж серых много раз стиранных бинтов, стараясь увидеть Бойченко. Но его среди них не было.
И вдруг из дальнего конца коридора раздался голос Матвея:
— Валя! Саша!
Ребята подошли к Бойченко, Валя протянула ему банку с компотом: — Держи. Мама сварила.
— Вот спасибо. — Покачав головой от предвкушения удовольствия, он взял банку здоровой рукой, и, не отрываясь, выпил, а потом стал сосредоточенно вытаскивать сливы и редкие изюминки, очевидно, еще дореволюционного урожая.
Ребята молча наблюдали за пиршеством.
— Очень больно? — спросила Валя, когда Матвей, отставив банку, весело глянул на товарищей и погладил себя по животу.
— Да так, ерунда.
— Скоро тебя выпустят? — поинтересовался Сашка.
Тогда Матвей притянул его за шею поближе и стал нашептывать на ухо. Тут появилась грузная санитарка, и, фыркнув, словно паровоз, велела им уходить. Сашка Троян почему-то подчинился ей беспрекословно. За ним неохотно последовала и Валя. Уже на улице она спросила Сашку, чего это Матвей шептал ему на ухо.
Оглядевшись по сторонам, Троян сообщил шепотом:
— Завтра побег Матвею устроим. Он просил достать ему штаны.
— Вот здорово! Повязки я сама менять буду. Нечего ему на полу в госпитале валяться.
Ребята стали оживленно обсуждать план вызволения Матвея, но вдруг Троян остановился:
— Пошли, Валька, обратно.
— Зачем? — недоумевала Валя.
— Дело есть. Может, начальник госпиталя что-то знает о хищении на аптекарском складе. Столько раненых, а перевязочного материала и медикаментов не хватает.
Но начальник госпиталя показал им только копии одиннадцати требований на базу.
— Вот — одни бумажки. За полтора месяца этот Дахно, бывший управляющий базой, не дал госпиталю ни одного бинта, ни клочка ваты, ни склянки йода! Положение у нас критическое — сами видели. Я в отчаянии. Совсем не знаю, что он за человек, этот Дахно. Помогите получить для госпиталя перевязочный материал и медикаменты.
А тем временем Горожанин разговаривал с «Ивановной» — уборщицей аптекарского склада. Он зачитал ей выдержки из показаний арестованного Дахно. Ивановна возмутилась:
— Ах он сучий сын, — так; уперев руки в бока, она начала свои объяснения. — Ангелок какой: другие тащили, все таскали, а он, ангелочек, смотрел, как тащут? Сам, сволочь, давал рабочим спирт на продажу. Это все еще при деникинцах. Меня на базар с сахарином, смешанным с сахарной пудрой, посылал. А как наши пришли — дулю я ему в рыло сунула. И то сказать, сколько еще при белых на базар я перетаскала бинтов, да марли, да ваты, да сахарина родственничку его — не сосчитать.