Проблема была в том, что он хотел повлиять на жизнь Клэрити Хелд, и чтобы она повлияла на его жизнь. Он просто не знал, как сделать это, не причинив ей вреда. Если он больше не мог полностью контролировать свои способности, он не имел права просить кого-либо посвятить себя ему. Кто захочет жить с такой мутировавшей биологической бомбой замедленного действия, как он? Почему, даже когда он вспоминал в этом сне время, проведенное ими у озера, солнечный свет и лес цветущих деревьев и небольшие, непреднамеренные физические контакты, он мог проецировать свои чувства, как это было в торговом пассаже в Рейдесе. . Если это так, по крайней мере, он не излучал космическое зло. Что он мог бы проецировать вместо этого, он не знал и не мог представить, кроме как со слабой уверенностью осознавать, что это не будет вредно.
В любом случае, он ничего не мог с этим поделать. Такой контроль над своим разумом не входил в его компетенцию. Он спал, видел сны и не мог проснуться. Он оставался спокойным и тихим, мечтая о цветах и мягком почвенном покрове и о том, что он может чувствовать к Кларити Хелд.
Он очнулся на скамейке в справедливо прославленном Хрустальном парке Сфена. Окруженный отраженным светом и радугой, смеющимися детьми и довольными родителями, он сел и попытался вспомнить, что с ним произошло. Он был в своем гостиничном номере — он помнил это. Была доставка. Упаковка. Он открыл его? да. Тогда что? Ничего.
Нет, это было не совсем так. Он не помнил, как заснул, но помнил, что видел сон. Этот был определенно влюбчивым. Приятное изменение от частых и тревожных ночных кошмаров. У него даже не болела голова.
Пип дремал на одном конце скамьи, лежа на старом мешке. Нахмурившись, он подошел к ней и осмотрел ее импровизированную кровать. Хотя искусственные волокна были необычайно прочными, у дна была видна дыра размером с мини-драга. Была ли она внутри? Если так, то этот опыт, похоже, не выбил ее из колеи. Она лежала, свернувшись клубочком, на солнце, ее складчатые крылья были прижаты к бокам.
Как он здесь оказался? Может быть, к непроизвольному проецированию его мыслей теперь прибавится лунатизм? Даже на спокойной Новой Ривьере власти все еще поддерживали систему устройств наблюдения для защиты общественной безопасности. Возможно
один из них записал кое-что из того, что с ним произошло.
Поднявшись, он позвал Пипа. Расправив и взмахнув сине-розовыми крыльями, она надежно устроилась у него на правом плече. Пара детей воскликнула и показала. У него не было времени позволять им охать и ахать и гладить минидраг. Ему нужно было взломать общегородскую систему безопасности.
Орманн почувствовал, что что-то не так, когда для него не было сообщения, зашифрованного или нет, когда он вернулся домой той ночью. Ни один не прибыл на следующий день. Он позвонил Клэрити, чтобы с натянутыми любезностями узнать, что она может делать сегодня вечером, только для того, чтобы узнать, что она и ее подруга снова ужинают. Скрывая свое недоверие, он узнал, что она разговаривала с ним во время обеденного перерыва.
Так что рыжеволосый ублюдок все еще был рядом и, по-видимому, в прекрасном здравии. Остаток дня Орманн размышлял в своем кабинете, почти не обращая внимания на работу, гадая, что, черт возьми, пошло не так. Двое мужчин, которых он нанял, были рекомендованы ему как лучшие в своем деле. Если бы они потерпели неудачу, кого он мог бы попробовать следующим?
Что еще более важно, почему они потерпели неудачу? И что с ними случилось? Клэрити не раз намекала, что в ее подруге есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Упоминание теперь приобрело зловещий подтекст. Неужели его сотрудники не проявляли надлежащей осторожности при обращении с минидрагом?
Больше, чем его шок от известия о том, что Филип Линкс все еще функционален и здоров, была реакция Орманна, когда он узнал, что лицо хищника и его компаньон не пострадали.
Ему удалось выследить их и противостоять им в печально известном (для Нура) притоне в зоне лени, где, как ему сказали, их обычно можно было найти. Вот они, в хорошей форме и явно невредимые, сидят в задней кабинке и поглощают причудливые смеси, оплаченные его деньгами. Возможно, ему следовало подойти с большей осторожностью или обратиться к ним более примирительным тоном, но он был слишком зол.