Ее голова откинулась назад, туловище содрогнулось, и боль, подобная которой она редко испытывала, пронзила ее череп, как горячая пуля в свежем мясе. Рядом с ней Лом однажды содрогнулся, прежде чем стать таким же жестким, как сине-розовая трость.
Странно находиться во сне и одновременно осознавать, что это сон. Как только она осознала нереальность, в которой оказалась, боль начала уходить. Он никогда не исчезал полностью, но значительно уменьшился.
Она была в черном месте, парила. Ожидая разделить восприятие Флинкс, наполовину предвидя, что она снова столкнется с ужасной темной вещью, коснувшейся ее, она была сбита с толку и испытала облегчение, когда ничего враждебного не проявилось. Не было осознания Флинкса, не было ощущения его близости.
Но было еще кое-что.
Или, может быть, несколько чего-то еще; она не могла точно сказать, было ли присутствие, которое она воспринимала, несколькими или единственным. Он не был откровенно враждебен, но и не приветствовал его. Впечатления, которые она получала, были
больше раздражения, чем гнева, как будто они находили ее присутствие неприятным. Хотя она не могла определить их осознание, она помнила, что Флинкс рассказал ей о своих снах.
Там был механизм, о котором он говорил, невероятно древний, но все еще функционирующий. Там же и зелень, обширная, но ограниченная, совершенно чуждая, но удивительно материнская. И, наконец, теплота, о которой он говорил; неясное, неопределенное, но как-то смутно знакомое. Эти ощущения оставались неясными, но связными, властными, но приспосабливаемыми. И посреди всего этого она дрейфовала, заблудившись в месте, где она не хотела быть.
Чувствуя неодобрение вокруг себя, она услышала смутный шепот самой себя: «Почему?»
«Потому что вы отвлекаете, — последовал ответ, — постороннее отвлечение от Того, Что Истинно Важно. Вы воздействуете на его разум. Вы затуманиваете его рассуждения. Вы отвлекаете его энергию.
Ей не нужно было задаваться вопросом или спрашивать, кого это/они имели в виду. «Что ты хочешь от него? Ты не причиняешь ему ничего, кроме паники и боли. Тепло вокруг нее стало немного интенсивнее. До этого она не знала, что такую вещь можно сделать видимой, чтобы ее можно было не только почувствовать, но и увидеть.
— Мы не причиняем ему вреда. Но паника и боль охватывают всех, и им нужно противостоять. Оно выходит за пределы его, нас и всего, от белых бактерий до красных гигантов. Оно приходит ко всем, и все должны противостоять ему».
Кошмары Флинкса. Чернота, коснувшаяся ее и заставившая ее неудержимо дрожать. «Какое отношение такая враждебная чудовищность имеет к бедному Флинксу?»
«Он — Ключ», — ответили они без колебаний.
В пустоте, окружавшей ее, она чувствовала себя потерянной во множественном, обширном присутствии. Она уже слышала это раньше от Флинкса. Теперь она услышала это снова. «Как Флинкс может быть ключом к чему-либо? Он всего лишь напуганный, потерянный, сбитый с толку человек».
«Он — Ключ», — снова сказали ей, на этот раз более решительно. «Как, мы не знаем. Когда, мы не знаем. Где, мы не знаем. Но он Ключ. Это мы знаем.
«Как ты можешь быть так уверен? Ты кажешься не очень уверенным.
«Мы глубоко поражены неправдоподобностью этого. Мы многого не знаем. Но его мы знаем. Все меняется. Ничто не стабильно. Он тоже меняется способами, которых даже мы не знаем и не можем предсказать. Среди такого огромного невежества последнее, что нужно, — это усложнение».
— Я, — услышала она свой ответ.
— Ты, — согласилось сознание с приводящей в бешенство уверенностью.
«Я не брошу его. Ты не можешь меня заставить». Это последнее было сказано скорее решительно, чем уверенно. — Я единственный друг, который у него есть. Он столько, сколько сказал мне так. Так что если ты каким-то образом заставишь меня уйти от него сейчас, то кем бы ты ни был, его другом ты не являешься.
«Правда», — последовал несколько неожиданный общий ответ. «Мы не его друзья. Не в том смысле, в каком вы определяете такую ассоциацию. И все же он нужен. То, что необходимо сделать, не может быть сделано без него».
"Какая вещь?"
«Мы не уверены. Не как, когда или где. Только то, что это нужно сделать, и что для этого нужен он.
— Для чего-то огромного и могущественного ты безумно неточен.
«Разве мы не желаем, чтобы было иначе? Как вы думаете, нас это устраивает и устраивает варианты? Думаете, нам нравится то, что мы должны делать с собой, с другими, с человеком по имени Флинкс? В этом нет никакого удовольствия. Никакой радости в этом не найти. Бывают времена, когда нужно что-то делать для того, чтобы их делать, без посторонних соображений. Это одна из них. Сейчас и позже. Здесь и в других местах».