Кавус Бурхан Кучук с налитыми кровью глазами врывался в дома и бил налево-направо своими кулаками-кувалдами. Отнимал и вытаскивал все, что попадалось на глаза: посуду, утварь, одежду. Выворачивал с корнем ягодные кусты в поисках зарытых денег. Жег дома и постройки для скота. За ним следовали его солдаты, не отставая в тупой алчности от своего командира.
В одном из домов он нашел столетнюю старуху, которая лежала на кованом сундуке. Сержант схватил ее, точно тощую кошку, но оторвать от сундука не смог. Старуха приковала себя амбарной цепью за талию к скобе, а ключ от замка не отдавала. Тогда турок рванул из-за пояса саблю.
Старуха жутко засмеялась. Поднесла сухой кулачок к беззубому рту.
– Давай, – кашлянула, – мы оба посмотрим на мою смерть. Я так стара, что уж и не дождусь.
Сержант сделал шаг назад. На секунду замешкался. Блеснула зазубренная сабля и одновременно со звериным рыком опустилась. Тело старухи распалось на две части по обе стороны сундука. Вывалились длинные, темные кишки.
В сундуке оказались вещи, приготовленные для похорон: белая с широким рукавом рубаха, темно-синяя в желтую клетку юбка и расшитый орнаментом белый передник.
Кучук с досады хватил одного из солдат кулаком в ухо. Тот винтом улетел в угол и затих.
– Тьфу ты, собачий отросток. Спишем на греков. И не вздумай мне, – погрозил он одному из подчиненных.
– Я, я-я ничего не видел, – замямлил солдат.
– Нет, видел. И подтвердишь, что она ударила его поленом, – указал сержант на старуху. – Сзади подошла и ка-ак! Понял?
Солдат часто затряс головой.
– Вот то-то же. У-у, тварь. – Сержант пнул голову старухи и вышел прочь.
К вечеру, когда наконец равнодушное солнце скатилось за горы, подразделения подполковника Шахина покинули село. Скрипели тяжело нагруженные награбленным воловьи и конские телеги, двигаясь в сторону лагеря. Многие солдаты и жандармы шли, натянув на лица платки. Одни молчали, другие, напротив, нервно и громко шутили. Замыкала колонну телега с мертвым турецким солдатом.
Глава 2
Двумя неделями ранее…
Незаметно подкрадывались коричневатые сумерки, когда на половине пути между Амисом и Пафрой повозки остановили жандармы. Панделис пошел было вперед, чтобы выяснить причину, но Василики задержала его.
– Я так устала, любимый. Когда мы приедем? Я уже хочу вытянуться на мягкой постели. Двое суток пути – это тяжкое испытание.
– Василики, у тебя в последнее время два любимых слова: «хочу» и «когда». Я быстро.
– Постой, милый! Без тебя разберутся! – Рука женщины крепко вцепилась в запястье Панделиса. – Мне стало казаться, что ты охладел ко мне! Я правда стала некрасивой! Растолстела, и грудь обвисла под тяжестью.
– Что ты, глупая! – Мужчина потрепал по щеке жену. – Я тебя очень люблю.
– Нет, – замотала головой Василики. – Помнишь, как раньше?..
– Что раньше?..
– Раньше ты часто просил меня раздеваться перед тобой и подолгу смотрел на мою грудь. Зенон говорит, что мужчине надо смотреть на женскую грудь – это как-то положительно влияет на здоровье и долголетие.
– Ну, отец. Не ожидал от него такого! – Панделис от смеха откинулся назад.
– И женщине надо, чтобы на нее смотрели глаза любимого. Тогда она может излечиться от всех болезней. Не смейся. Но когда мужчина смотрит, то снимает дурной глаз, а иногда даже защищает от порчи.
– Где ты этому всему набралась, Василики?
Жена Панделиса опустила голову и стала перебирать в руках край платка.
– Мы с Зеноном подолгу откровенничали, пока тебя не было. Он всегда повторял, что женская грудь творит чудеса. Вот запомнила из его рассказов, что когда какой-то город осаждали враги, а мужчины этого города находились в нерешительности, то женщины все, как одна, поднялись на крепостную стену и обнажили грудь, давая понять своим мужьям, что если вы нас не защитите, то мы достанемся врагу. И мужчины, ринувшись в бой, победили.
– Господи, Василики! Да что это с тобой сегодня! Отец может такого понарассказывать, только вовремя уши закатывай. Если его послушать, то земля, на которой мы живем, была когда-то телом великой богини. Но она пожертвовала собой ради наших жизней. Откуда у него в голове такое, ума не приложу! Взрослый верующий человек, христианин. А такое порой несет.
– Если бы не было его рассказов, то мы никогда бы не узнали, с какими мыслями жили наши предки.
– И то верно. Но как-то в его рассказах очень много про женскую грудь и вообще про ваше, – Панделис легко ущипнул жену за сосок, – тело, так сказать.
– А ты не понимаешь, почему? А я вот понимаю. Он до сих пор любит свою Ефимию. Очень скучает по ней, и жизнь его поддерживают воспоминания об их молодости. Ты не находишь, что он так передает свой опыт?