Нора привалилась к стене. В том, что сказала Симона, был смысл, много смысла, но он был и в том, чтобы хотеть увидеть себя в тех, кого любишь. И отражать тех, кого любишь.
– Откуда ты все это знаешь? – спросила она Симону.
– Некоторым приходится выучить это все раньше других.
Норе не надо было уточнять, что Симона имеет в виду. На прошлой неделе они были в музейной сувенирной лавке, выбирали конфеты, когда к Симоне подошла пара и спросила, не знает ли она, где найти набор для полировки камней.
– Нет, не знаю, – ответила она, рассматривая полку с конфетами.
Они не отставали.
– Ну, может быть, найдете кого-нибудь, кто нам поможет?
Симона повернулась к ним и скрестила руки на груди.
– Нет, не найду, – сказала она. – Потому что я здесь не работаю. Я, как и вы, покупатель.
Даже по меркам Симоны тон у нее был разъяренный.
Сконфуженная пара извинилась.
– Мы просто перепутали, потому что вы без пальто, – объяснила женщина.
– О, я точно знаю, почему вы перепутали, – сказала Симона.
– Эй? – Симона постучала носком ботинка по ботинку Норы, привлекая ее внимание. – Ты понимаешь, что я говорю? Быть чьим-то зеркалом – не твоя работа.
– Понимаю. Я все поняла. Но это не просто кто-то; это и я тоже. Я люблю определения. Люблю быть уверена в том, что понимаю, что происходит.
Симона утешающе обняла Нору за плечи:
– Во мне ты можешь быть уверена.
Нора хотела остаться с ней наедине. Хотела, чтобы можно было пойти куда-то и просто побыть вдвоем. Если бы она рассказала Луизе, что происходит, может, и получилось бы. Возможно, стоило отказаться от этих глупых дней в музее, перестать прятаться.
– Если кто-то станет настаивать на определении, – сказала Симона, – говори, что ты билюбопытна. Все заткнутся, поверь.
Нора представила, как говорит родителям, что «билюбопытна». Господи. Она точно знала, что скажет Мелоди, и сказала это Симоне:
– Какое-то ненастоящее слово.
– Может быть. А ощущение? – спросила Симона, прижимая Нору к затененной стене в дальнем углу Зала биологического разнообразия. – Как ощущение?
Нора и Луиза постоянно говорили о мальчиках, и Луизе ни разу не приходило в голову, что Нора вообще-то может захотеть поговорить о девочках. В их школе было полно лесбиянок, но они все были такими драматичными лесбиянками с короткими стрижками, в черных ботинках, с татуировками и обильным пирсингом; такие а-вот-вам-всем лесбиянки, державшиеся за руки и обнимавшиеся в машинах на парковке. Были еще девушки, изображавшие лесбиянок, обычно они пытались так флиртовать с парнями: трогали друг друга за волосы, робко целовались в губы, иногда с языком, а потом со смехом отталкивали друг друга и вытирали губы ладонью. Но Луиза знала: то, за чем она застала Нору и Симону, не было ни тем ни другим; ни заявлением, ни модой. То, что она увидела в музейной темноте, было чем-то иным. Страстью.
Если Нора лесби, а они близнецы, это значит, что она тоже лесби? Ей нравились парни, но приходилось признать, что когда она увидела, как Симона целует Нору, как у Норы поднимается и опадает грудь, как рука Симоны скользит по Норе, все ее сознание схлопнулось вокруг одного последнего образа: палец Симоны, гладящий сосок Норы. Но чего она хотела? Чтобы к ней прикоснулся другой человек? Парень? Девушка? Просто кто-то? Оба? Она всегда представляла себя с парнем, но, когда увидела Нору с девушкой, в ней что-то открылось, обозначилась новая возможность, существовавшая благодаря тому, что они были близнецами. В этом и была суть того, что у тебя есть близнец, всеобъемлющая, успокаивающая, сбивающая с толку суть: они были равными частями одного целого, и увидеть, как другая что-то делает, было все равно что сделать это самой.
«Вы – сердцебиение друг друга», – все время повторяла им Мелоди, и Луиза в это верила; ей это не всегда нравилось, но она в это верила. Когда отец учил их ездить на двухколесном велосипеде, Луиза ужасно боялась. Каждый раз, как он отпускал ее велосипед, она чувствовала, как шатается заднее колесо, и от ужаса переставала крутить педали, велосипед замедлялся, вилял, падал, и ей приходилось спрыгивать, освобождаться от вращавшихся спиц и жужжавших педалей.
– Давай Нора попробует, – наконец сказал Уолт.
Настала очередь Норы, Норы, которая всегда была бесстрашнее, всегда проворнее двигалась, и когда Луиза смотрела, как отец бежит рядом с ее велосипедом, а потом отпускает заднее колесо и Нора налегает на педали, все быстрее двигая ногами, придает велосипеду скорость и вес, необходимый, чтобы держаться прямо, она словно сама это делала. Она чувствовала все до мелочей. Наблюдение за тем, как тело Норы что-то делает, давало ей соответствующую мышечную память.