Близится весна. Солнце поднимается все выше, согревая стволы деревьев, создавая птицам песенное настроение. Оживают клены, и растут на обломках ветвей сладкие кленовые леденцы. Днем потихоньку чмокают падающие с этих сосулек капельки, и поют под их счет снегири. Я не знаю, как поют они на родине, у гнезда, а в зимнем сквере негромкая снегириная песенка звучит как песня гостя, который сам вызвался спеть, как умеет, коль никто из хозяев не решается. Обычно в маленькой стайке поет одна птица, которую никто не перебивает, но и не поддерживает и, кажется, никто и не слушает. Голос у певца не из громких, и среди сидящих на ветках птиц удается узнать его лишь по вздрагиванию хвоста и перышек на шее. Скрипит что-то, присвистывает, будто рассказывает неторопливо о том, о сем.
Слыша снегириное пение, сначала ищешь певца среди красногрудых птиц, но почти всегда оказывается, что поет самочка. В снегириной песне нет четко различимых колен, и кажется, что вот-вот в меланхоличном напеве проскользнет что-нибудь чужое. Нет, у снегиря все свое. Дар пересмешника проявляется у него только при содержании в неволе.
Обычно снегири улетают от нас до прихода весны. Однако в городе дружные парочки встречаются и в начале мая. А однажды я увидел семейную пару в центре города в те дни, когда уже летел осиновый пух, и снегири кормились семенами осины. Это были птицы не из клетки: слишком блестело чистотой их перо. Но и гнезда у них тоже не было, так как уже шло то время, когда на снегириной родине самки насиживают яйца.
Нагретый над берегами Средиземноморья воздух с такой скоростью вторгся на первой неделе апреля в Черноземье, что здесь сразу установилась почти летняя теплынь, и чем-то далеким и почти забытым показались недавние снегопады и ночные морозы. В полдня успели отпылить осины, но на ветках кленов не раскрылось ни почки, и первые бабочки вместо цветочного нектара спешили напиться густеющего кленового и березового сиропа. Бабочек было много: они никуда не улетали, птиц — маловато, словно не поспели их крылья за полетом весны. Бедновато было на разливах, молчал лес, да и в городе, кроме воробьев и грачей, примелькавшихся за зиму, тоже как будто никого не прибавилось.
Однако на замысловатой антенне, на самом кончике, словно золотой петушок на спице, картинно сидит сорока. Сидит и время от времени зевает, словно дозорщик, которому скучно смотреть в пустое небо. Зачем она тут, когда по всем окрестным перелескам и лесополосам ее сородичи спешно строят гнезда? Эта сорока — здешняя, и ее гнездо давно готово на соседней улице. Черным, полупросвечивающим шаром громоздится оно на голом тополе. Сложено, как и у всех сорок, из сухих веточек, среди которых светятся голубой и красной жилками два обрывка провода.
Вселение сороки в города началось в ее ареале примерно в одно и то же время. Где-то появилась одна пара, где-то поселилось сразу несколько семей. Самое простое, но не самое правильное объяснение этой миграции напрашивается само собой: воспользовавшись всеобщим покровительством птицам и соблазнившись сытой жизнью, сорока переселилась из пригородных лесов в «хлебные» кварталы многоэтажек. Но, осев в городе, ей пришлось кое-чем поступиться: в выводках стало меньше сорочат. Большие выводки, в шесть-семь птенцов, в городе оказалось прокормить труднее: из центра приходится летать за километры, оставляя их без присмотра. Так в чем же дело?
Скорее всего сорока была вынуждена искать спасения в городе не от полуголодной жизни, а от какой-то серьезной опасности. Получив новое жизненное пространство в виде системы полезащитных лесных полос, сорока привела туда лесную куницу, которая стала опустошать сорочьи гнезда. Кое-где сороку стал прижимать и ястреб-тетеревятник. В Каменной степи, например, этот хищник берет с сорочьего племени немалую дань. И я теперь почти уверен, что разгадка причины вселения сороки в города кроется в ее бегстве от опасных хищников.
Старая знакомая, став городской соседкой, позволила узнать о своей жизни и способностях немало нового. «Дикие» сороки не допускают свободного наблюдения за своими играми, постройкой гнезд, охотой. В новых условиях птицам пришлось все делать не осторожничая и не хитря. И из окна верхнего этажа, не беспокоя сорок своим любопытством, можно изучать в подробностях особенности их поведения и даже все тонкости строительного мастерства.