— Так всем удобней, — отвечала Юнити.
Больше он вопросов не задавал.
Юнити часто летала с Леем и всякий раз, залезая в кабину, не забывала мысленно попрощаться с жизнью. С годами это вошло у нее в привычку; она полюбила эти полеты и уже не могла обходиться без них, как без выбросов в кровь адреналина. Роберт поначалу морщился на ее просьбы, но затем, заставив освоить парашют, перестал отказывать.
— Куда мы? — спросила она после долгого молчания, когда они прошли горные цепи и внизу потянулись однообразно-геометрические фигуры полей.
— Я в Берлин, — ответил Лей.
— Опять трибуны, толпы, заседания… Не наскучило?
Он искоса посмотрел на нее; она тоже повернула голову и поймала его взгляд.
— Роберт, что это за история с Ренатой Мюллер? Расскажи мне.
Он только пожал плечами. Этого еще недоставало!
«История с Ренатой Мюллер», недавно покончившей с собой кинозвездой, была ему известна, так сказать, из первых уст: после ее самоубийства Гитлер сам поведал ее ему и Гессу, наедине.
— Тогда я сама расскажу, — вдруг заявила Юнити. И начала, поспешно, по-американски, глотая слоги и целые слова, словно боясь, что он сразу ее остановит.
Но Лей не остановил. По мере того как она говорила, у него все больше округлялись глаза: все это она могла услышать лишь от самого Адольфа, но… Но неужели он… так… ей это поведал?!
— …и он объяснил ей, что его давит чувство вины за ту… Ангелику. Однажды он ударил ее и не может себе этого простить. Но если бы нашлась женщина, которая наказала бы его, побила, избила до полусмерти, он, может быть… нет, не простил бы себя, но все стало бы уже не так… безнадежно. И он смотрел мне в глаза, смотрел так, точно просил, умолял об освобождении от вины! А я… Я не смогла… его ударить.
— Довольно! — приказал Лей. — Зачем ты мне это рассказала?’
— Чтобы ты помог мне.
— Побить Адольфа?
Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Лей взял фляжку с коньяком, чтобы сделать несколько глотков. Откровенность фюрера с женщинами всегда казалась ему излишней, какой-то болезненной. Гесс был прав, полагая, что чем меньше женщин рядом с Гитлером, тем лучше для дела.
— Ты мне поможешь? — спросила Юнити, тоже протягивая руку за фляжкой. — Это ведь в общих интересах.
— Он всего лишь признался тебе в любви к другой женщине, — поморщился Роберт. — Неужели ты не поняла?
— Если бы он признался в любви к этой… Браун или к Чеховой или… кому-то из живых, я бы все поняла правильно, а так…
— Чего ты от меня-то хочешь? — не выдержал Лей.
Она видела, как ему неприятен этот разговор, но упорно продолжала:
— Ты хорошо знаешь Адольфа. Ты знал и ту… Ангелику. А я знаю, что он очень хотел жениться на ней…
— А тот факт, что я сам шесть лет не могу затащить Грету в мэрию, тебя не смущает?
Юнити пожала плечами:
— Грета исключение… Такое же, как моя сестра Джессика. Она коммунистка.
— Детка, давай на земле продолжим этот разговор, — попросил Роберт. — Если вообще сядем.
— Прекрасно сядем, — кивнула Митфорд. — Так вот, не смущает. А еще я теперь точно знаю, что не просто нравлюсь Адольфу, а очень сильно нравлюсь. Мне только нужно правильно сделать последний шаг. Чему ты усмехаешься?
— Разве?
Он действительно усмехнулся, но как ему представлялось — про себя. Сколько женщин вот так же говорили себе: «Мне только нужно правильно сделать последний шаг…» Как же!
— Но он ведь сам объяснил тебе, что нужно делать: надавать пощечин, швырнуть чем-нибудь или покусать. — Роберт уже откровенно смеялся.
— Я потому и спросила о Ренате. Я хочу знать, что сделала она, — спокойно ответила Юнити.
«…Вообразите себе — я захожу в спальню, а она там, уже голая, ползает по ковру и вопит, чтобы я избил ее, что она умирает от желания быть избитой мною! — возмущенно рассказывал Гитлер, когда они этим летом возвращались поездом из Мюнхена. Но заметив, как они сдерживают улыбки, сердито засопел. — Знал бы — не стал рассказывать.
— Нужно было просто оставить ее там беситься в одиночестве, — заметил ему Гесс. — А ты, конечно, начал с нею деликатничать.
— Пнул два раза в задницу и вышел. А теперь вот жалею. Нужно было… поговорить, успокоить как-то…»
Если бы не рассказ Юнити, Роберт, пожалуй, поверил бы, что все было именно так, но сейчас он внезапно осознал, что Адольф солгал им и что сцена с Митфорд была точным повторением сцены с Ренатой Мюллер, с той только разницей, что Рената, по-видимому, сделала то, на что у английской аристократки не хватило духа: стукнула Адольфа, как он ее об этом просил.