Сердце успело отбить шестнадцать ударов. На семнадцатом затрепетало от затаённой радости.
— К вашим услугам, — вежливо ответил Менесс, царапая сухое нёбо языком, — Всегда к вашим…
Маан уже начал было вставать, но вдруг, будто вспомнив, что-то важное, сел обратно.
— Простите… — обратился он к Менессу, — Я надеюсь, что вполне удовлетворил ваше любопытство. Не удовлетворите ли вы мое? Один вопрос, если можно.
— Разумеется.
— Что вы сейчас чувствуете?
Вопрос прозвучал неуместно, глупо. Менесс против воли уставился на инспектора, но сухое лицо Маана ничуть не изменилось. Разве что глаза, показалось, сделались более внимательными, потемнели.
— Простите?
— Что вы чувствуете?
Менесс взглянул в эти глаза и обмер. Внутренности его слабо затрепыхались, а по позвоночнику вверх потек извилистый ручей страха.
— Извините, не совсем…
Маан вздохнул и отвел взгляд. Он выглядел — нужное слово нашлось не сразу — разочарованным. Когда он снова заговорил, его голос звучал иначе.
— Когда выйдете из ресторана, садитесь в этот белый фургон. Избегайте резких движений. Любое из них может быть трактовано инспектором Санитарного Контроля как попытка к бегству или сопротивление.
Менесс попытался что-то сказать, но челюсть свело, так и застыл.
— Вы Бэнт Менесс, Гнилец первой стадии. С настоящей минуты вы заключены под карантин Санитарной Службы. Пожалуйста, оказывайте содействие и не пытайтесь воспротивиться применяемым к вам мерам.
— Вы ошибаетесь… — прошептал Менесс. Надо было крикнуть, громко возразить. Привлечь внимание. Чтобы услышали за соседними столиками. Чтобы посмотрели на него и поняли очевидное — человек вроде Бэнта Менесса не может быть Гнильцом. Только не он. Тогда и инспектор поймет, это ведь очевидно, это ведь просто, обыкновенная ошибка и только…
Но воздуха в груди хватило только на шепот. Мысли его смялись, скомкались, истлели. Осталось лишь зудящая заноза страха и та самая — опять! — ледяная игла в шее. Маан внимательно смотрел на него, положив обе руки на стол.
— Быстрее, — сказал он мягко, — И не совершайте необдуманных поступков.
Руки Менесса против воли поползли вглубь дипломата. И там наткнулись на что-то твердое, завернутое в ткань. Маан не мог этого видеть, но он вдруг покачал головой:
— Не стоит. У вас в портфеле пистолет, но на вашем месте я бы не пытался им воспользоваться. Я все равно успею выстрелить быстрее. На что вы рассчитывали? Вы думали, никто не заметит Гнильца в центре жилого блока, Гнильца, почти перешедшего на вторую стадию? Вы могли прийти в Контроль самостоятельно. Но вместо этого предпочли несколько месяцев жизни, которую и жизнью назвать сложно. Что Гниль сделала с вами, Менесс? Она уже начала менять вас?
Менесс достал левую руку из-под стола и, отодвинув полу пиджака, задрал рубашку. На дряблой коже его живота можно было различить темное пятно коричневато-серого цвета. Почти правильной формы, вроде родимого пятна размером с крупную монету. Оно выглядело совсем не страшно, но Менесс, указывая на него пальцем, машинально старался не прикасаться к нему. Как будто это имело какое-то значение.
— Оно появилось месяц назад, — сказал он тихо, — Тогда я и понял.
Маан равнодушно посмотрел на пятно.
— Первая стадия, разумеется. И уже неизлечима. Почему вы не пришли сами?
Менесс улыбнулся и почувствовал на губах полынную горечь. С удивлением он понял, что страха больше нет. Страх растворился в нем, оставив только спокойное понимание. Сердце по-прежнему билось ровно. Менессу вдруг захотелось выйти на улицу и почувствовать на своем лице ветер. Не поток, нагнетаемый вентиляторами, а самый настоящий ветер. Он уже почти забыл, каково это.
Жаль, что на Луне не бывает ветра.
— Я знал, что из карантина Контроля не возвращаются. Все это знают.
— Вы просто остались ждать. Очень глупо. Рано или поздно на вас донесли бы родственники или сослуживцы. Этим всегда и заканчивается.
— Да, остался ждать.
— Зачем?
Менесс повел плечами. Отвечать не хотелось — что-то подсказывало ему, что в этих вопросах и ответах для него не осталось уже ничего нужного.
— У меня внуки. Служба. Не хочу умирать как мартышка в клетке.
Маан смотрел на него молча некоторое время.
— Что вы ощутили? — вдруг спросил он.
— Сложно сказать… Мне просто стало легче. Совсем немного. Как будто старость забыла про меня на один месяц. Нога не ноет. А зубы… нет, не выросли, — Менесс хмыкнул, — Спасибо вам, господин Маан.
— Вы ведь не выйдете отсюда, так ведь?
Менесс покачал головой.
— Откровенность за откровенность. Я не выйду отсюда.
Маан вздохнул.
— Я знал это.
— Потому все это мне и рассказывали.
— Да.
В эту минуту он увидел Маана другими глазами. Тот почему-то показался ему очень уставшим, с преждевременно постаревшим лицом. В своем деловом костюме, с этой нелепой залысиной, инспектор выглядел утомленным и ничуть не страшным. Менесс даже удивился, как несколькими минутами ранее мог испытывать страх. И он честно сказал Маану:
— Я надеюсь, что успею вышибить вам мозги. Хотя я стал стар и медлителен. Пятью годами раньше вы бы не успели и пошевелиться.
Маан по-прежнему держал руки на столе.
— Мне придется вас убить, — сказал он с сожалением.
— Сперва успейте, молокосос, — Менесс улыбнулся. Улыбка не была напускной, он действительно ощущал облегчение.
— Вы что-то хотите?
Маан не добавил «перед смертью», но эти слова угадывались в его тоне.
Менесс на ощупь высвободил пистолет. Холодная металлическая рукоять с насечкой привычно легла в ладонь. Сколько лет он не касался его? Лет сорок. С тех пор, как демобилизовался. Старый надежный «Кольт». Сколько лет он лежал, завернутый в тряпку, в ящике секретера, а теперь и для него нашлась работа… Менессу показалось, что металл узнал его, потеплел под пальцами.
— Я хочу вновь оказаться на Юконе. Вспомнить, что такое настоящая трава и настоящий ветер. Устал дышать этим… Но вы мне не сможете помочь.
Аккуратно, одним пальцем, он взвел курок.
— До свиданья, господин Маан.
— Прощайте, господин Менесс.
Менесс задержал дыхание.
«Выстрелю на счет „пять“» — решил он, удобнее перехватывая пистолет.
«Раз!» — ударило сердце.
Менесс попытался расслабиться. Тело, донимавшее его неприятными ощущениями, теперь было послушно и словно налилось силой. Он почувствовал себя если не молодым, то по крайней мере сбросившим десяток лет.
«Два!».
Он почему-то почувствовал сожаление, что так и не доел. Нетронутый кекс остался лежать на своей тарелке. Расточительно для сорок второго социального класса. Пусть не велика роскошь, но и каждый день себе такого не позволишь… Он прогнал эту глупую мысль.
«Три!»
Он почувствовал разливающееся по телу тепло. Может, это чувство дарило ему Гниль. Но даже это уже не имело сейчас никакого значения.
«Четыре!» — отбило сердце.
Он посмотрел в лицо Маану. Тот сидел на своем стуле, немного сгорбившись, вытянув вперед свои большие тяжелые руки. Могло показаться, что он дремлет, да и глаза были полуприкрыты. Но Менесс знал, что инспектор просто ждет. И он не собирался заставлять его ждать слишком долго.
«Пять!» — мысленно сказал себе Менесс.
И потянул пистолет.
— Ты ведь нарочно это сделал.
— Что?
— Нарочно. Я сразу понял.
Маан не ответил. Он сидел за столиком в пустом ресторане, вход которого уже был закрыт громоздким знаком «Проход воспрещен. Зона расследования». Несколько жандармов выпроваживали последних официантов.
Гэйн Геалах нахмурился. Рядом со столом Маана на полу лежал человек в твидовом костюме, уткнувшийся лицом в пол. Видимо, выстрел отшвырнул его и заставил развернуться в падении. Геалах равнодушно осмотрел отверстие в спине. Потом носком туфли отшвырнул в сторону лежащий рядом старый потертый пистолет. В этом не было никакого смысла, но некоторые часто повторяемые действия становятся рефлекторными.