— А с визиткой что будешь делать?
— Не знаю. Сожгу. Или продам какой-нибудь самонадеянной идиотке.
III
Небо было цвета старого синяка. Анна рассматривала его через грязное стекло, прижавшись подбородком к рулю. Жёлто-фиолетовое, оно раскинулось широким полотном и давило, давило — давило на плечи, отчего Анна ощущала себя маленьким Атлантом, запертым в «механической коробочке»; знала: высунись она наружу, как небо прижмёт к холодной, сырой земле. Не высунись — это сделает неконтролируемое желание.
Мастерскую Денис Барский организовал в бывшем дворянском поместье. Разузнав, что за аренду художник отдаёт несколько сотен тысяч рублей в месяц, Анна шипела пойманной змеёй и плевалась ядом. Самовлюблённость Барского мелькала в окне голым торсом, на который Анна, припарковавшись недалеко от одиночного дома, окружённого густым лесом, то и дело отвлекалась.
Взгляд скользил от неба к телу Дениса. Небо было цвета старого синяка, а грудь Барского белой — с розоватым подтоном, и Анна, билась подбородком о руль, пытаясь унять дрожь. Ей казалось, что мужчина знал, что она наблюдает за ним, потому нарочно прогуливался по нескончаемому помещению. А отсутствие штор лишь добавляло любопытства и дразнило фантазию.
Свет в доме погас. «Была не была», — пробормотала Анна и выпорхнула из автомобиля.
К «дворянскому гнёздышку» вела размытая глиняная тропинка. Ноги в босоножках вязли, но Анна упорно продолжала подниматься в небольшую горку: с тем же усердием неделю назад она выпрашивала у начальницы билет на совместную выставку-концерт художников и музыкантов — первые изображали вторых за работой, попутно торгуя уже написанными шедеврами. Анна знала, что благотворительное мероприятие, устроенное администрацией города в детской библиотеке, посетит Денис Барский — современный художник и всё прочее, что вчера озвучила Лика. Анна догадывалась, что размытые пятна — собачка — творение Барского, потому намеренно кривила лицо в надежде, что он заметит её и подойдёт. Единственное, чего не предполагала Анна, так это то, что Барский оставит ей чёрную визитку. И хотя она сказала подруге, что думает, будто мужчина раздаёт их направо и налево, в глубине души она чувствовала, что карточка была одна.
Карабкаясь наверх, Анна спрашивала себя, что ей двигало, что в прошлую среду, что прошлым вечером, и главное — что движет в данный момент. Зачем ей знакомство, а теперь и личная интимная встреча с мужчиной, который даже не в её вкусе? Барский был всего на полголовы выше Анны, а это чуть больше полутора метра, полурыхлого и полудохлого телосложения — не толстяк, не качок, не дохляк: мясо с рыбьим хвостом, с розово-белой кожей, непонятым цветом волос — или русых, или рыжих, в зависимости от освещения, периодически раскинутых на плечах, но чаще он собирал их в низкий хвост, и эспаньолкой. Приятный голос и зелёные глаза положение не спасали. Иначе говоря, не статный красавец, чтобы мечтать о безбашенном сексе с ним, и не великий художник, о дружбе с которым с гордостью станешь рассказывать. В меру известный — да, но, скорее, в своих кругах и чуть-чуть для тех, кто слишком много времени проводит в телефоне, вроде Лики: иногда Барский выплёвывал в Интернет незамысловатые комиксы, разлетавшиеся по самой благодарной аудитории — школьникам, мамочкам в декрете и таким же творцам.
Жажда. Плюхнувшись в грязь, когда нога выскользнула из босоножки, Анна осознала, что её несла жажда. Она жаждала поймать Барского на крючок, рассмеяться над ним, публично отказать, унизить, однако, он оказался хитрее, и теперь Анна, запутавшись, барахтается в сетях вместо несуразного, посредственного рисовальщика, возомнившего себя художником.
Не вылезая из хлюпающей жижи, она стряхнула вторую босоножку и вытянула ноги, загляделась на чуть поредевший нюдовый педикюр и едва не поседела, услышав голос художника:
— Валяться в грязи лучше где-нибудь на море, там грязь лечебная. В нашем посёлке из лечебного только конский навоз. Лошадь идёт по тропинке и гадит, а дождик потом дерьмо с землёй смешивает, чтобы городские мамзели, разодевшиеся, словно на развратное рандеву, падали и измазывались как поросята.
Анна уставилась на Барского. Улыбаясь во весь рот, он шуршал карманами дождевика, капюшон которого закрывал почти половину мужского лица.
— Я поскользнулась.