— Я думаю, вы несколько преувеличиваете…
— Они в чем-то хуже Бомбы, — не дал перебить себя американец, — именно потому что создают иллюзию управляемости. «Эй-бомб» — очевидная для любого кретина черта, за которую переходить нельзя: после ее применения возврата в прошлое нет и не будет. А с этими машинками все по-другому: любой хитрой горилле, которой они попадут в руки, будет казаться, что она может нанести неотразимый удар, оставшись безнаказанной. Дать США по морде, — и ей это сойдет с рук. Так вот не сойдет. Кто предупредил, тот не виноват. Жалеете союзников, — так держите эти штуки исключительно для собственного употребления. Или готовьтесь всерьез отвечать за выходки всяких засранцев вроде этого вашего Кима.
— Ей-богу, господин генерал, я бы с удовольствием подарил его вам. Но это мое личное мнение, и оно может отличаться от официальной точки зрения… А по делу, — а с чего вы решили, что можете нас как-либо напугать?
— На мой взгляд, вы задали риторический вопрос, но я, пожалуй, предпочту поддаться на провокацию. Потому что, если мы не придем к согласию, нам будет нечего терять. Пара-тройка конфликтов вроде того, об окончании которого мы сейчас ведем переговоры, равны тотальному поражению в полномасштабной войне. Такому, что может встать вопрос о самом существовании США. Нам действительно будет нечего терять. А для вас уничтожение Соединенных Штатов, слава Богу, вопросом жизни и смерти не является. По крайней мере, — сейчас.
— Хорошо. Но ведь возможен и противоположный вариант: вы обвиняете кого-то в применении неконвенционного оружия безосновательно, только для того, чтобы придраться. У вас, знаете, тоже всякие орлы водятся.
— Простите? А, я понял. Так вот, пока я жив, орлы, — как вы их называете, — к решению серьезных вопросов допускаться не будут. Я, простите, не идиот: идти на смертельный риск там, где можно обойтись обычными мерами. И, с вашего позволения, еще одно соображение: а вдруг поссоритесь? А они вас, вашими же собственными машинками, — да по атомному заводу? Или по плотине на этой вашей Волге? И ведь не защититесь. Оно вам надо?
— Вынужден признать, что в этом… есть свои резоны. А можно неприличный вопрос?
— Не стесняйтесь, прошу вас. Я забыл, когда краснел в последний раз.
— Откуда вы узнали об этих устройствах? Кстати, они называются «функционально-обособленные регуляторы». «Эф-эс-ар», если по-вашему. Разумеется, я не спрашиваю конкретных имен.
— Все очень просто, господин маршал. Китайцы. Видите ли, их очень много, они очень цивилизованные, а, значит, порядком испорченные, люди. Всегда, подчеркиваю, — всегда, — среди них можно найти человека, готового за сходную цену продать даже родную бабушку. То, что среди них, при этом, полным-полно фанатичных коммунистов и националистов, никак этого факта не опровергает.
— Как я и думал. А вот о том, насколько могут быть опасны эти игрушки, я, видимо, думал все-таки недостаточно, спасибо.
— «Спасибо, да» — или: «Спасибо, — нет»?
— Спасибо за науку. У нас за это принято благодарить. Я все-таки слишком сильно генерал той, прошлой войны и поэтому по привычке больше внимания обращаю на всякий там «Бу-бух!». Твердо обещаю обдумать все самым тщательным образом. А, пока этого не произошло, могу гарантировать только одно: неконтролируемых поставок регуляторов данной группы больше не будет. Разумеется, о продаже или передаче соответствующей технологии не могло идти даже речи с самого начала. Но, господин генерал, пытаться шантажировать нас нашим же преимуществом в вооружении, — это, мягко говоря, оригинальный подход к ведению переговоров. Считайте, что я высоко оценил такую… такой принципиально новый подход в искусстве дипломатии.
— Это как вам будет угодно. О позиции своей стороны я вас предупредил.
Эйзенхауэр поймал себя на мысли, что этого человека с непроизносимой фамилией хорошо было бы иметь в друзьях. Нет, не по причине того, что во врагах он слишком опасен, — хотя, наверное, так оно и было. Он вызывал невольную симпатию, хотя, в принципе, это делало его и еще опаснее. А еще возникало впечатление, что он как-то перерос статус просто военачальника, даже самого талантливого. Семь лет руководства землями, не уступающими свой обширностью всем США, как они есть, — это, видимо, сказывается. Ему опять, с новой силой захотелось обзавестись еще и подобным опытом. Чем он, спрашивается, хуже? Потому что ради чего, в конце концов живем, — он едва заметно, почти мысленно, улыбнулся собственным размышлениям, — получается, именно ради этого самого нового опыта.