Уже через полгода после создания Сахалинского Центра, когда до руководства страны дошел истинный масштаб явления, под него пришлось поспешно создавать законодательную базу. Поспешно, — оно и есть поспешно, а демагоги есть в любой структуре, сколько-нибудь напоминающей парламент. Даже в Верховном Совете Союза ССР. Согласитесь, что бить себя в грудь, требуя, чтобы «граждане СССР получали медицинскую помощь с применением особо сложных способов лечения с использованием клеточных и молекулярных методик в первую очередь», очень легко и приятно, а спорить против такого идеологически непробиваемого пункта, наоборот, и трудно, и даже небезопасно. Вот только с появлением ГСТО, и, заодно, реальной политики, прежнее, предельно легкое отношение элиты к законам закончилось. Там, где есть равные, слишком большое преимущество получал тот, кто действовал по закону, а неисполнение закона, — в виде исключения, исходя из исторической целесообразности, — тебе могли припомнить в самый неподходящий момент. А данная формулировка обозначала, что, к примеру, какой-нибудь князь Монако фактически не имеет шансов, поскольку на каждый данный момент находился гражданин, нуждающийся в этом самом лечении. И не один.
Поэтому, после неожиданно бурного обсуждения, кончилось законотворчество компромиссом в виде семидесятипроцентной квоты для граждан, причем людям трезвомыслящим был отчетливо виден бездонный идиотизм даже такого компромисса. Почему, спрашивается, семьдесят, кто просчитал, что именно эта цифра будет оптимальной? Нет ответа. Но понт (раньше его архаически именовали «честью», а применительно к государству именуют «престижем»), как известно, дороже денег. Так что норму сохранили до тех пор, пока не появились материальные и организационные возможности к тому, чтобы обойти ее на вполне законных основаниях. А потом отмена попросту потеряла смысл.
А ближайшим следствием стал поток иностранцев, прямо-таки жаждущих получить советское гражданство. Политического убежища, — как последовательные борцы с империализмом, — просили такие орлы, при одном взгляде на которых хотелось перейти на другую сторону улицы. Ну, невзирая на катастрофу, постигшую НКВД в сорок третьем году, кое-какие традиции сохранились, и кандидатов рассматривали не то, что под лупой, а прямо-таки под микроскопом.
Как-то раз Ботвинник, бывший хорошим приятелем Костоправа, и более известный, как чемпион мира по шахматам, в ответ на жалобы Костоправа подсчитал, что для удовлетворения только платежеспособного спроса в перспективе пяти лет потребуется от семнадцати до двадцати миллионов работников, так или иначе, прямо или косвенно завязанных на Сахалинский Комплекс. Тех, кто лечит, обследует, производит потребное для лечения и обследования, ухаживает за больными, обслуживает гостиницы, — которые еще надо построить! — снабжает все это едой, чистой водой, электричеством, обеспечивает транспорт на всех этапах и занимается утилизацией твердых и жидких отходов, включая потенциально опасные стоки. А еще существовала настоятельная необходимость в продолжении исследований и создании новых технологий. Кроме того, целый ряд неприятных событий, что складывались во вполне определенную тенденцию, показали необходимость создания целостной, универсальной системы безопасности комплекса. Тут надо заметить, что Костоправ посвятил его в некоторые перспективы, уже никак не связанные с травматологией и ортопедией, и расчеты делались уже исходя из этих. Сам шахматист слыл человеком с сомнительными идеями, и старшее поколение управленцев СССР косо смотрело на его экономические экзерсисы, а употребляемую им между делом терминологию вообще считали чем-то вроде ереси.
Подсчитав, они не поверили себе, сделали все возможные поправки «на „i“», но результат изменился не сильно.
— Да ну, чушь какая-то! Бред…
Чемпион мира был не то, что жестким человеком, временами у него проявлялась и настоящая, особого рода холодная жестокость, что присуща всем бескомпромиссным бойцам, вне зависимости от их интеллигентности. Он около минуты изучал приятеля сквозь очки, как некую диковинку, а потом пожал плечами.
— Как хочешь.
Эту историю он в качестве анекдота преподнес месяц спустя Беровичу. Тот слушал, полузакрыв глаза, кивал, но в конце, против ожиданий, не рассмеялся.
— Этот твой шахматист… Будь добр, — познакомь при случае. А вот тебя я, похоже, так ничему и не научил. Уйди с глаз долой, а то я за себя не отвечаю…
И отвернулся. Костоправ отправился восвояси, будучи немало смущенным и озадаченным. По всему выходило, что неправ именно он, но осознание этого факта никак не приближало его к ответу на извечный вопрос: что делать? Если дело требует для своего развития пятой части всего работоспособного населения громадной страны, — да не абы каких кадров, а лучших, и еще тех, каких пока нет! — то оно развиваться не будет. Во всяком случае так, как могло бы. Получится слишком медленно, или вообще дисгармонично, плохо, с бесконечным числом ляпов.